Книга Смерть на брудершафт, страница 249. Автор книги Борис Акунин

Разделитель для чтения книг в онлайн библиотеке

Онлайн книга «Смерть на брудершафт»

Cтраница 249

— Странное место для романтического свидания. Про это я и думала, пока ждала.

Алексей ужасно удивился:

— Вы знали, что получится романтическое свидание?

Она хихикнула.

— Нет. Я, наверное, отправилась среди ночи на помойку по крысам стрелять.

Шаг, второй, третий. Алексей притянул Сашу к себе.

— Последний поцелуй — и всё. До конца войны. Слово офицера.

— Последний… До конца.

Последний-то последний, но где сказано, сколько времени он может продолжаться?

Когда стало совсем невмоготу и пальцы сами собой, не спрашиваясь, начали расстегивать пуговицы на солдатской гимнастерке, Романов опомнился и оборвал поцелуй.

— Всё, всё, всё, а то…

— Да, а то… — Саша хватала ртом воздух. — Если б еще не помойка…

Зачем она это сказала? Вон там, за оградой парк. Трава, кусты, даже сенник есть. Но нет. Дано слово, его нужно держать.

Прошла опасная минута, ее сдуло ночным ветром. Еще луна, разумница, выглянула, помогла.

— Красиво здесь, — сказала Шацкая, оглядываясь — будто хотела получше запомнить это место. — Запах вот только… Зато луна. Ночные огоньки…

Она смотрела Романову через плечо.

— Какие огоньки?

Обернулся.

На краю поля, где чернела опушка леса, дважды коротко вспыхнул, погас и снова зажегся маленький, но яркий огонек.

— Будто загадочный ночной зверь подмигивает желтым глазом, — мечтательно произнесла Саша.

Романов вскрикнул:

— Какой еще зверь! Тире, точка, точка, тире… Это азбука Морзе! Кто-то подает сигналы в сторону вражеских позиций!

По профессиональной привычке он поднес к глазам часы с фосфоресцирующими стрелками. Ровно полночь.

— Возвращайтесь в казарму!

Сам побежал вперед, на мигающие огоньки.

— Нет! Я с вами!

Шацкая подобрала карабин.

За длинноногим штабс-капитаном девушке было не угнаться, и скоро она отстала, а затем и потеряла его из виду, но все равно упорно бежала по высокой, мокрой от росы траве. Споткнулась и упала, выронила оружие, больно ушибла локоть. Однако не охнула, даже не поморщилась — просто подняла карабин и побежала еще быстрей. Задыхалась, ругала себя за неуклюжесть, за дурость («ночной зверь» — стыдно как!), но не остановилась, пока не оказалась на опушке.

Зрительная память у барышни была отменная, и, хоть огоньки уже погасли, Саша безошибочно достигла того самого места.

Из кустов слышался негромкий шорох.

Шацкая взвела затвор, осторожно двинулась вперед. Ей стало очень страшно — не за себя, а за Алешу (про себя-то она ведь могла его так называть?). Что если…

— Вы? — раздался из темноты озабоченный голос. — Проклятье! Ушел, гад. Опоздал я…

— Вот беда, — ответила она сокрушенно, а сама улыбнулась и перекрестилась. Жив!

По земле ползал луч. Это штабс-капитан, стоя на четвереньках светил фонариком на землю.

— Ну, ясно…

Направил луч на ветки орешника, снова вниз.

— Что ясно?

— Их было двое. Судя по отпечаткам сапог, нижние чины. Курили махорку: один сворачивает «козью ножку», второй закручивает бумагу по-казацки. Сеанс начался ровно в полночь и продолжался примерно минуту… Паршивые дела.

Как он расстроился! Саше тоже захотелось расстроиться, хоть в ее теперешнем состоянии это было трудно.

— Ужасно, что есть такие люди, — сказала она, запретив себе улыбаться. — Носят русскую форму, а сами шпионят.

— Хуже другое. Через два дня наступление. И как раз на этом участке. Наши шансы на успех и без шпионов невелики… — Лицо у него от бега было потное. Вытереть бы платком — но нет, Саша не решилась. Алеша был такой сосредоточенный! — Срочно доложить генералу. А субъектов этих надо взять…

— Как же их возьмешь, если они уже ушли? — удивилась Саша.

— Курили, и довольно долго. Значит, сеанс был назначен на определенный час. И место выбрано неслучайно. Здесь лес выдается в поле мыском, эту точку в бинокль видно издалека. Точное время атаки будет определено завтра. Шпионы обязательно попытаются сообщить об этом врагу.

Какой же он умный, думала Саша. И скромный. Сразу всё понял, рассчитал, придумал. Говорит невероятно проницательные вещи, и безо всякой рисовки, будто они сами собою разумеются. Как же мне повезло! Какая я счастливая!

НИЧЕГО ИЗМЕНИТЬ НЕЛЬЗЯ

В местечке Ломницы

Опытный (а даже и не слишком опытный) врач-психиатр при одном взгляде на безжизненное, будто окостеневшее лицо генерал-лейтенанта Бжозовского определил бы, что этот человек с потухшими глазами находится в состоянии долгой тяжелой депрессии. Ему следовало бы пройти курс нервно-восстановительной терапии, полгодика отдохнуть на минеральных водах и потом еще понаблюдаться у хорошего специалиста. Тогда восстановятся сон и аппетит, пройдут мучительные головные боли, и, может быть, решится главное последствие затянувшегося стресса — рассеется навязчивое суицидальное настроение.

Но в обозримом будущем о лечении и отдыхе не приходилось и мечтать, а идея заглянуть в черную дырку револьвера и броситься в нее, как в колодец, Иерониму Казимировичу с каждым днем казалась всё более соблазнительной. В прежние времена он был осанист и щеголеват, любил пустить начальству пыль в глаза и слыл отъявленным карьеристом, но в последние месяцы всё, чем жил Бжозовский — служба, армия, красота векового уклада, — прямо на глазах, с тошнотворной быстротой превращалась в труху. Смотреть на это не было сил, стремиться стало не к чему, и если генерал еще держался, то лишь в силу привычки к дисциплине да из чувства долга.

В расположение дивизии, штаб которой находился в местечке Ломницы, Бжозовский возвращался в глубоком унынии — то есть в обычном своем состоянии. После бесконечных, иссушающих мозг препирательств с солдатскими депутатами решение о наступлении все-таки было принято, но для этого понадобилось вмешательство командарма и льстивая телеграмма комитету от Керенского.

Ни наступать, ни вообще воевать при таком положении невозможно — об этом говорили генералы в своем кругу, уже после завершения переговоров. Беседа началась за завтраком и протянулась до полудня. Судя по рассказам соседей, у них дела обстояли еще хуже: надежды на то, что дивизионные и бригадные комитеты выполнят постановление корпусного комитета, никакой. Командующий на прощанье сказал (они были однокашники по Пажескому): «Иероним, на тебя вся моя надежда». А какая к бесу надежда?

Пыльный «бельвиль» начальника дивизии, клаксоня, разогнал с неширокой улицы стаю гусей, попрыгал по булыжной площади, остановился возле длинного, с пузатыми колонами здания — здесь раньше было коммерческое училище.

Вход
Поиск по сайту
Ищем:
Календарь
Навигация