Бочарова ни разу не обернулась — желала продемонстрировать, что полностью уверена в своем войске. Но Алексей знал, что начальница ужасно волнуется.
Не исключались провокации и даже столкновения. От большевиков не приходилось ожидать джентльменского отношения к женщинам. Их газетенки и листовки писали про ударниц чудовищные гадости, печатали похабные карикатуры. Можно было не сомневаться, что пораженцы накинутся на доброволок с грязной бранью, а может быть, и с кулаками. Бочка очень боялась, что «девочки» не выдержат натиска и разбегутся. Случись такое — и женскому ударническому движению конец, оно станет всероссийским посмешищем. Поэтому место на Марсовом поле сводному отряду было отведено защищенное: с одной стороны юнкера, с другой — герои-инвалиды.
Только туда еще нужно было добраться, а с Васильевского острова по Благовещенскому мосту валил плотный поток — понизу темный, поверху кумачовый. На флагах серпы и молоты, на транспарантах надписи: «Долой империалистическую войну!», «Хватит проливать братскую кровь!», «Смерть мировой буржуазии!».
— Беда! — краем рта сказала Бочка. — Не поспели! Пропустить их, что ли? Скомандовать «Стой»?
Авангард большевистской колонны миновал мост и замедлил ход — там тоже заколебались, не пропустить ли вперед небольшую, но организованную и вооруженную воинскую часть. Путь к месту манифестации отсюда был один, вдоль Невы.
Песня про соколов-орлов ослабела и стихла. Рабочие, нестройно горланившие про проклятьем заклейменного, тоже умолкли.
— Солдаты! С винтовками! — загалдели на мосту. — Нет, юнкера!
Кто-то там начальственно крикнул:
— Спокойно, товарищи! Без паники! Манифестация для всех! Ничего они нам не сделают!
Солнце светило в глаза большевистскому скопищу. Но вот кто-то глазастый заорал:
— Ребя! Это не юнкера! Бабское войско Сашки Керенского!
— Точно! — подхватил кто-то. — Вона у командира сиськи торчат!
И грянул хохот, покатился от головы серо-бурого удава вдоль длинного, вытянувшегося по мосту туловища. Толстенная змеища задергалась, закорчилась, поперла вперед, заслоняя путь.
— Нельзя останавливаться, — сказал начальнице Романов. — Нужно ускоренным мимо, пока они всю набережную не запрудили.
Он обернулся, кивком подозвал унтеров, и все четверо встали рядом, плечо к плечу, готовые, если понадобится, защитить командиршу.
А из толпы противников войны вперед выскочили несколько самых бойких и быстро пошли навстречу батальону.
— Сто-ой! Раз-два! — трубным голосом скомандовала Бочарова.
Совет помощника запоздал: даже ускоренным шагом мимо моста было уже не пройти, и с каждой секундой на набережной все шире разливалась свистящая, орущая, улюлюкающая орда.
Усатый в кепке, шагавший впереди всех, перекрывая шум, крикнул:
— Эй, подстилки буржуйские, брысь отсюда!
Его обогнал весельчак в малиновой косоворотке.
Он махал согнутыми в локтях руками, изображая петушиные крылья, притоптывал.
— Ку-ка-ре-ку! Ух, курочки, потопчу!
Бочарова первый раз обернулась. Увидела стоящих вплотную мужчин.
— Уйдите назад!
— Ни за что на свете, — отрезал Романов.
— Кто обещал подчиняться?! — сверкнула глазами начальница. — Это приказ!
Алексей не тронулся с места. Унтера тоже.
Тогда Бочка перешла с командного тона на просящий:
— Мы сами должны. Сами! Без мужчин. Неужто вы не понимаете?
Шепотом выругавшись, штабс-капитан махнул гвардейцам:
— За мной! Шагом марш…
И все пятеро побрели в хвост колонны.
— Офицерье драпает! — орали сзади. — Навали, ребята!
Бочарова осталась впереди одна. Встала, широко расставив ноги, уперлась руками в бока.
— Граждане свободной России! — завопила она тем же голосом, каким на плацу обращалась к батальону. — Родина воюет, истекает кровью! А вы втыкаете ей нож в спину!
Парень в косоворотке, приплясывая и кривляясь, перебил ее:
— Щас я тебе воткну!
И сделал похабный жест, который вызвал восторг у валивших следом.
Но вышел из орущей толпы неприметный человек в пиджаке и галстуке, властно махнул рукой, и толпа замедлила ход, остановилась. Оказывается, у буйной орды имелся вожак, и она отлично его слушалась.
Теперь рабочих с ударницами разделяло не больше двадцати шагов.
— Граждане женщины! — пронзительным, привычным к митингованию дискантом воззвал предводитель. — Я обращаюсь к вам от имени Совета рабочих и солдатских депутатов! Болтуны и истерички заморочили вам голову! Зачем вы надели военную форму? Зачем взялись за винтовки? Мало в России безутешных матерей? Будет, повоевали за царя Николашку да Керенского Сашку! Не давайте себя дурачить! Вставайте под красный флаг! Пойдем вместе с нами! Штыки в землю! Мир народам!
— Это большевик! Не слушайте его! — крикнула Бочка. — Они за германские деньги стараются!
К ней, поперек батьки, сунулся малиновый озорник. Видать, не по нраву ему были трезвые речи большевистского агитатора.
— Добром не пойдете, силой поволокем! — Он схватил Бочарову за портупею. — Сымай амуницию, толстуха!
Коротко размахнувшись, командирша двинула его кулаком в скулу — вроде и несильно, но парень отлетел, упал и чуть не перекувырнулся.
В толпе зашумели:
— Ого! Здоровенная, зараза!
— …Ах ты драться, сука!
— Бей их, товарищи!
Полетели камни. Подобрать их на Английской набережной было негде — значит, демонстранты запаслись заранее.
Бочарова начала расстегивать кобуру, но булыжник угодил ей в лоб, сбил фуражку. Командирша покачнулась.
— Батальон, винтовки к бою! — страшным, хриплым голосом приказал Романов, помня, что вперед ему соваться нельзя. — В атаку! Вперед! Ура!
Махнул унтерам, они взялись за руки и вытянулись в цепочку, готовясь остановить и повернуть малодушных.
— Уррааа! — не закричал — запищал строй.
Рассыпался, но двинулся не назад — вперед.
Демонстранты такого быстрого и дружного натиска никак не ждали. От наставленных штыков те, кто был уже на набережной, бросились врассыпную. Стоявшие на мосту попятились, там образовалась давка. Теперь колонна напоминала удава с разможженной головой: длинное тело бессмысленно дергалось и корчилось, с двух сторон стиснутое перилами.
Закачавшись, рухнул транспарант, суливший смерть буржуазии. Агитатор в галстуке как сквозь землю провалился. Все толкались, метались. Кто-то упал и не мог подняться, орал благим матом.
