Потом из-за угла с грохотом выехала ломовая телега, на которой сидели агенты. Остановились у подъезда.
Лучников подошел, еще издали крича:
— Вы где болтались, чертово семя? Время пол-одиннадцатого, а я во сколько велел?
И пошло препирательство, но до штабс-ротмистра долетали лишь отдельные фразы:
— Третий, что ль?
— Сам ты третий, дура! Четвертый!
— Куды четвертый! Сказано: третий!
— Да четвертый, четвертый! Пошли али как?
Занавеска на окне третьего этажа шевельнулась. Козловский быстро вскинул бинокль, но силуэт уже исчез.
Псевдогрузчики с топотом вошли в подъезд.
На верхнем этаже
У двери висело объявление: «А. В. Шандарович. Уроки музыки по умеренным ценам». Нашел где повесить, бестолковый, подумал Лучников. Кто ж полезет на четвертый этаж твою рекламу читать?
Позвонил. Растолковал, в чем дело.
Тупой все-таки народ образованные. Дураку ведь понятно: когда тебе за старый рояль предлагают двести целковых, не задавай лишних вопросов, а говори «премного благодарствую» и ставь свечку своему иудейскому Богу.
Так нет. Перепугался учитель Шандарович, битых двадцать минут уламывать пришлось, на сто вопросов отвечать. Почему так срочно? Почему так много денег? А как же быть с завтрашними уроками?
В конце концов терпение у Пантелея Ивановича лопнуло. Показал удостоверение. Велел сидеть тихо, на лестницу ни в коем случае не высовываться.
Но учитель все одно ни хрена не понял.
Ребята уж и рояль из квартиры вынесли, а он не отставал:
— Послушайте, я так не могу! Инструмент не стоит столько денег! Как порядочный человек я просто обязан…
Тьфу, интеллигенция. Зла на них не хватает. Пришлось захлопнуть дверь у музыканта перед носом. Парни, ругаясь и топоча, волокли рояль вниз.
— Ради Бога осторожней! — снова высунулся неугомонный Шандарович. — У инструмента капризный характер. Он не любит, когда…
— Да уйди ты! — шикнул Лучников.
На площадке третьего этажа рояль застрял. Уперся лакированным боком в дверь с табличкой «И. И. ФЕРДЫЩЕНКО» — и ни туда, ни сюда.
— Куда въехали, дубины! — заорал Лучников. — Разворачивай! Да не туда, туда!
Но угол инструмента лишь елозил по кожаной обшивке, издавая противный скрип.
Дверь приоткрылась. В щель поверх стальной цепочки выглянула костлявая лошадиная физиономия. Не резидент. Тот был на полголовы ниже.
— Извиняемся, хозяин, — сказал Лучников. — Застряли малость. Поширше бы открыл чуток.
Лязгнула снимаемая цепочка. Фельдфебель сунул в карман бутафорские очки. Они больше не нужны, только мешать будут.
— Dummkopf!
[8]
Туда, потом туда, — показал верзила. Правая половина его туловища (и, что существенно, правая рука) оставались за створкой двери.
Слуга Шмидт, вот это кто. Понятно.
Лучников подал условный знак — шлепнул ладонью по крышке рояля.
Сашок и Кирюха сидели под инструментом. Схватили немца за щиколотки, дернули. Шмидт грохнулся об пол затылком, а филеры рывком втащили его под рояль, приставили к башке с двух сторон по стволу.
В правой руке у долговязого, точно, оказался длинноствольный «рейхсревольвер», но нажать на спуск оглушенный падением Шмидт не успел.
Первый этап прошел без сучка без задоринки.
Теперь главное — скорость.
Запрыгнуть на крышку рояля (тот загудел всей своей нервной утробой). Соскочить в коридор.
Кричать «За мной!» Михалычу и Степе не нужно. И так не отстанут. А вот дунуть в свисток было самое время.
Из подворотни, прихрамывая и крича «Рррребя-та, ура!», выбежал штабс-ротмистр. Его быстро обогнала целая свора филеров, с шумом ворвавшаяся в подъезд.
Начался второй этап операции.
У зеркала
Мурлыча, Зепп смотрел в зеркало на свою намыленную щеку. Ужасно приятно бриться золингеновской, до микрона отточенной бритвой. Если, конечно, имеешь хороший глазомер и твердую руку. Обжигающее, молниеносное прикосновение стали, потом холодок на освеженной, будто заново родившейся коже. Мудрый человек знает, что жизнь обильна самыми разнообразными наслаждениями, нужно лишь умение находить их в самых простых вещах. Это первый секрет экзистенции. А второй: никогда не переживать из-за того, что еще не случилось, а лишь может случиться.
В тот момент, когда Тимо бухнулся на пол, а рояль загудел под каблуками Пантелея Лучникова, капитан фон Теофельс как раз болтал кисточкой в стакане. Поэтому расслышал только какой-то невнятный шум, донесшийся со стороны коридора, а что к чему, не понял.
Буквально в следующую секунду в зеркале, куда все еще смотрел полунамыленный Зепп, появились трое мужчин с пистолетами. Мужчины были знакомые, не далее как прошлой ночью фон Теофельс уже имел удовольствие общаться с ними самым тесным образом, до сих пор синяки и ссадины ныли.
Первый из знакомцев, скуластый и немолодой, крикнул:
— Ни с места! Выстрелю в ногу!
Угроза была непустая. И весьма неглупая. Сердить скуластого ни в коем случае не следовало.
Второе правило мудрой экзистенции обладало еще вот каким преимуществом: пока беды не стряслось, не психуешь, потому что не из-за чего; а когда она нагрянула, психовать уже поздно. Двойная польза для нервной системы.
Вскинув руки (в правой ходуном ходила сверкающая бритва), Зепп тоже закричал:
— Все-все-все! Сдаюсь!
Скуластый осторожно приблизился.
— Бритовку.
Бритва легла на край тазика с водой.
— У-умничка, — пропел контрразведчик. — Теперь ме-едленно встал.
Остальные двое слегка расслабились. Пистолеты опустили. Главный и вовсе сунул свой в карман. Быстро прошелся пальцами по Зепповым рукавам и подмышкам.
— Обернулся.
Капитан послушно сделал поворот на сто восемьдесят градусов. Его глаза часто моргали, зубы беспокойно покусывали нижнюю губу.
Картинка 10
Имитировать страх и растерянность Зепп умел очень убедительно.
Стоило скуластому на миг опустить взгляд, и настало время действовать.
Без размаха (особой силы тут не требовалось, одна только скорость), фон Теофельс воткнул агенту палец и глаз, до упора.
Выдернул. Прямо над согнувшимся в три погибели контрразведчиком вцепился в запястье второго противника, вывернул. Пистолет упал на пол, ударился о ножку стола и выстрелил.
