– Штырь…
– Не понял, – сообщил ему Мартынов.
– Катастрофические неприятности… Кажется, теперь я понимаю, что это значит…
Андрей поморщился.
– Рома, побыстрее можно?
Побыстрее было уже некуда. Даже сквозь мельчайшие щели в наглухо закрытых окнах раздавался свист и чувствовалось, что убоповская «Волга» качается, как катер, удирающий от рыбнадзора.
– Ты помнишь этот дом?
Андрей сидел на лавочке перед потемневшим от старости оранжевым домом и продолжал держать на коленях Лешкину голову.
– Ты помнишь эту сосну? Никогда не хотелось забраться по ней на небо?
– Я ничего не помню… Все отдал бы, чтобы вспомнить. И все отдал бы, чтобы хоть раз увидеть своих родителей…
Голова Лешки дернулась, и Мартынов положил на нее руку.
– Не плачь, парень. Побудь минуту сильным. Мне кажется, этого сейчас очень хотел бы твой отец.
И Мартынов стал говорить. Он говорил долго, лгал, придумывал и изворачивался, когда заходил в тупик. Он, помнящий свою мать и отца, всегда пьяных и развязных, рассказывал сейчас о них то, что хотел бы о них слышать от посторонних. Что нет в мире лучше людей, добрее и внимательнее, и просто удача, что судьба подарила их именно тебе. Он грезил о своих близких, как грезил в его понимании о своих близких Артур. Так легче было лгать и придумывать. Метлицкий, сжав рукой подбородок, стоял неподалеку от лавки, Маша сидела на краю песочницы, их окружало начавшее просыпаться утро, а Мартынов говорил и говорил…
Слезы… Они бегут тогда, когда менее всего ожидаемы. Андрей ощущал на руках сырость и уже не сопротивлялся слабости больного и несчастного человека, лежащего у него на коленях. Он представлял его боль, стараясь забрать хотя бы часть ее себе, и по его рукам текла горячая влага…
Осекшись на полуслове, он осторожно вытянул руку из-под головы Лешки и поднес ее к лицу. В едва начинающем голубеть мареве конца июля она показалась ему черной. С ладони американца капали черные капли и падали на лицо Родищеву. Лешка умер давно. Еще тогда, когда произнес последнюю в своей жизни фразу о том, что отдал бы все, чтобы увидеть родных. Но ему нечего было отдавать, он не имел ничего, кроме боли. А она не нужна никому.
– Да что ж ты… – простонал Мартынов и уронил руку на колено. – Что ж ты не дослушал?..
Его брюки и руки были в крови. Она выливалась из Лешки вместе с жизнью… Маша, поняв все, беззвучно затряслась и закрыла лицо.
– Вы вот что, ребята… – прохрипел Рома. – Вы уезжайте. Никто не видел, как мы подъезжали, а сам я что-нибудь придумаю. Уезжайте с богом. Где твой телефон, Андрей?
У Мартынова дернулось веко.
– Я его потерял.
Метлицкий долго и внимательно смотрел в глаза американцу, словно пытался увидеть в них что-то особенное.
– Ладно… – он перевел взгляд на свою запертую «Волгу», стоящую у подъезда, и бросил Мартынову ключи.
– Маша, – попросил он. – Можно я позвоню из твоей квартиры?
Тяжело поднявшись, она вынула ключи и пошла к подъезду.
– Нет, нет, – остановил ее майор и снова как-то странно посмотрел на американца. – Побудь с Андреем. Думаю, пяти минут мне хватит…
И, приняв ключи, вошел в подъезд.
– Милая, – быстро произнес Андрей, едва милиционер скрылся в чреве подъезда, – быстро возьми ключи от машины, открой дверь и вынь мой «дипломат». Там найдешь чистый лист бумаги и принеси его сюда.
Когда она поднесла ему необходимое, он быстро промокнул губы Малькова его же кровью и перенес отпечаток на бумагу… Потом то же самое повторил с руками Артура.
– Не вакса, конечно, но второй по значимости материал. Отпечаток губ, абрис которых с возрастом не меняется… Вот это и есть тест «Б»… А теперь положи лист в кейс, кейс – в машину, и закрой дверь.
Рома стоял у окна, прислонившись к косяку, и спокойно ожидал, пока Мартынов закончит все манипуляции. Он уже давно позвонил в Ордынское РОВД, в «Скорую», и теперь старался выйти из подъезда так, чтобы не помешать Мартынову работать. Майор стоял и изумлялся тому, насколько преданным делу может быть человек. Неважно, сколько ему за это платят. Между ответственностью человека и размером оплаты за нее, в понимании Метлицкого, причинно-следственной связи не существовало. Он видел сотни людей, которые честно работают за потребительскую корзину, и наблюдал за тысячами, которые изображают работу при зарплате в несколько тысяч долларов.
Когда Маша вернулась к лавочке, он смочил под краном окурок, бросил его не в пепельницу, а в ведро, чтобы не бросался в глаза, запер за собой дверь и вышел на улицу.
– Вы готовы?
– Как ты объяснишь все это коллегам? – поинтересовался Андрей.
– Не твое дело, – отрезал майор. – Вы готовы? Тогда уезжайте. Дойдете пешком до автовокзала, там садитесь на любой рейс. Доедете до конечной, опять садитесь на автобус. В легковые попутки не садитесь, вас «перекроют» либо мои коллеги, либо Гулько. И еще, как я теперь понимаю, какой-то Вайс тебе аппетит портит… С паспортами у вас все в порядке, так что на самолет – и… – Подумав, осекся. – Прости, Андрей, что объясняю тебе такие банальные вещи. Зашился я совсем с вами…
Когда они уже стали удаляться от лавочки, Мартынов услышал окрик.
– Андрей, подойди… – Он выждал, пока американец приблизится к нему, и снова прикурил сигарету. – Я вот что хотел сказать тебе. Не пользуйся больше Машиным телефоном. Не знаю, как у вас в Америке, а у нас отдел «К» засекает сотовые не по абонентскому номеру, а по индивидуальному серийному номеру телефонной трубки.
Мартынов почувствовал, как у него повлажнели ладони.
– Ты слушал мои разговоры с Машиного телефона после того, как ее похитили из гостиницы?
Тот согласно качнул головой.
– А еще кто слышал? – напрягшись, быстро произнес Андрей.
– Люди из отдела «К». Но они не врубятся в дело. Они – «сборщики информации» и в анализ не лезут. Впрочем, вчера я снял «прослушку». Но все-таки имей в виду… – Рома глубоко затянулся и уже совсем тихо добавил: – Оставь этого, третьего. Я найду его.
Мартынов развернулся и пошел прочь. Такой развязки он не ожидал. Остановившись на выходе из двора, он тихо бросил:
– Спасибо.
Тот качнул головой.
Едва Мартынов успел взять Машу за руку, как у него заныло под сердцем. Слева по дороге к месту, где они стояли, стремительно приближался какой-то автомобиль. По свету фар на дороге и характерному шуму двигателя можно было легко догадаться, что это мощная иномарка. Едва не врезавшись в них, во двор влетел и остановился темный в утренней мгле «Мерседес». С обеих сторон распахнулись дверцы, и кто-то на ходу выскочил из машины на улицу.
– Эй, там! – раздался знакомый резкий голос. – Метлицкий! Руки! Руки мне покажи!
