– Неужели так серьезно?
– Куда уж серьезнее! Разве можно так с машиной обращаться?! Хоть двигатель… – повернулся к нему прапор и остолбенел, – … пере…бирай…
Он определенно узнал одного из виновников его теперешних мучений.
– Хорошая машина, – поощрительно кивнул ему священник и хлопнул по броне ладонью. – Ладно, не буду мешать. – И быстренько-быстренько, пока еще прапор не опомнился, отошел, спиной ощущая на себе его тяжелый, до глубины души обиженный взгляд.
Но у ступеней администрации священника ждал очередной сюрприз. Слева, там, где неделю назад стояли пожилые татарки с плакатами, сегодня расхаживала совсем иная публика.
Во-первых, насмотревшись по телевизору столичных новостей и явно прослышав, что местный батюшка вернулся, у ступеней снова объявились бывшие владельцы бывших гаражей, отец и сын Самохваловы. И лозунг, с которым они вышли сюда, был тот же самый: «Нет – поповскому произволу!» Только на этот раз лозунг был написан куда ровнее и на довольно большом транспаранте. Священник приветливо улыбнулся пикетчикам и прошел дальше.
Рядом с Самохваловыми стояли четверо затянутых в черное юных бугровцев, они по-прежнему протестовали против засилья исламского терроризма. Священник цокнул языком и переключил внимание на еще более интересный акт протеста.
Прямо за бугровцами стояли пять или шесть человек, почти все в дорогих, настоящих, действительно адидасовских спортивных костюмах, кроссовках «Найк» и стильных очках.
Одного из пикетчиков отец Василий знал. Впрочем, Антона Свиристелкина, единственного в районе эколога, знал весь городок. Одно время этот небритый, с длинными, спутанными волосами, эксцентричный человек преподавал во второй школе ботанику, затем трижды или четырежды пытался баллотироваться в депутаты, призывая людей вернуть матушке-Волге первозданную чистоту, но народ каждый раз предпочитал ему кого-нибудь попрактичнее.
Антоша и сегодня был в своем амплуа и стоял перед входом в здание районной администрации с огромным плакатом на груди.
«Депутаты! – вполголоса прочитал священник. – Остановите необъявленную войну против своего народа!»
В другой раз отец Василий просто прошел бы мимо – Свиристелкин вечно подозревал кого-нибудь в попытке нанести непоправимый ущерб родной природе и, естественно, народу. Менялись только главные злодеи. То он объявлял вендетту энергетикам, перегородившим полсотни лет назад Волгу и тем самым перекрывшим пути нереста осетровых, то птицефабрике, сбрасывавшей едкий птичий помет прямо в речку Студенку. Свиристелкин и сегодня протестовал против действий очередного негодяя – обычное дело. Но в этот раз Антошу окружали вовсе не наивные в своих детских попытках спасти мир пикетами четвероклассники.
Священник остановился как вкопанный и чуть не начал протирать глаза.
– Чего гляделки выставил? – пробасил ему огромный, в два обхвата «эколог». – Видишь, народ протестует.
– Против чего? – сглотнул священник.
– Ну… эта… против вояк, блин.
– А что они натворили? – изумился отец Василий, понимая, что вряд ли этот бугай знает что-либо о противоправных действиях Кузьменко в отношении православной церкви. А что еще такого ужасного могли натворить относительно мирные местные военные, он себе не представлял.
– Они, в натуре, совсем оборзели, – пояснил второй бугай. – Надо им шмон чисто конкретный навести.
– Правильно, – поддержал его первый. – Брыкалов пропел на активе, что у него никаких… эта…
– Вредных отходов, – с готовностью вставил сияющий улыбкой Свиристелкин.
– Во-во, – закивал бугай. – Что никаких отходов. А за базар отвечать надо. Конкретно. Как мужик, – он медленно поднял красную лопатообразную ладонь и задумчиво сжал ее перед собой в огромный кулак. – Реально отвечать.
Священник чуть не поперхнулся. Это определенно была братва. Он огляделся и тут же нашел сему подтверждение. На стоянке неподалеку виднелись два огромных, как танки времен Первой мировой, джипа. Где и как Свиристелкин отыскал таких помощников, было совершенно неясно.
* * *
Через пять минут отец Василий уже входил в кабинет главы администрации. Щеглов стоял у выходящего на центральную площадь окна и задумчиво смотрел вниз, на это столь необычное для Усть-Кудеяра проявление политической активности народа.
– Николай Иванович, – напористо начал священник, едва переступил порог. – Давайте расставим все точки на «i».
– Давайте, – равнодушно пожал плечами Щеглов.
– Я бы хотел, чтоб мои показания против Кузьменко не остались незамеченными.
– А я тут при чем? – недовольно поинтересовался Щеглов и жестом пригласил батюшку сесть. – Есть Скобцов, есть тот же Карнаухов, к ним и обращайтесь.
– Да они и так все знают!
– Ну и прекрасно, – печально, одними уголками рта улыбнулся Щеглов. – Что вам еще надо?
– А, помнится, вы искали убийцу милиционера, – язвительно напомнил отец Василий. – Переживали… меня вон даже ненароком подставили. А убийца не только известен, но и спокойно ходит на свободе.
– Я и сейчас правую руку отдам, чтобы этого мокрушника взять! – внезапно вскипел Щеглов. – Но только если вы имеете в виду Кузьменко, то у него, блин, алиби! Железное! Титановое, черт побери!!!
– Как так алиби?!
– А что ж вы думаете, после всего, что вы карнауховским операм наговорили, майора Кузьменко десять раз не проверили?! Шестеро свидетелей подтвердили, что он провел всю ночь с ними, за полторы сотни километров от банка!
– А кто свидетели? – спросил священник. – Офицеры?
– Естественно, офицеры, – уже успокоившись, вздохнул Щеглов. – Так что идите, отец, работайте, и не забивайте себе голову всякой ерундой. Вон, и так уже некоторые говорят, мол, тронулся наш батюшка головкой!
Священник внимательно посмотрел Щеглову в глаза и вдруг отчетливо понял – глава администрации боится. Трудно сказать, чего именно и почему, да только уж страх отец Василий распознавать научился хорошо и тоже мог дать кое-что на отсечение, что Щеглов с ним искренен не до конца.
– А вы как, Николай Иванович, крещены? – неожиданно даже для себя спросил он.
Глава администрации непонимающе уставился на священника.
– То есть? – И вдруг налился малиновым цветом. – Разумеется, крещен… А с чего это вы вдруг спросили?
– Исповедаться бы вам да причаститься, – нравоучительно произнес отец Василий. – Вот и бояться бы меньше стали.
– А с чего вы взяли, что я боюсь? – оторопело спросил Щеглов и мгновенно стал красным как рак.
– Это видать, – пожал плечами священник и понял – он попал, что называется, в десятку, хотя Щеглов не признается в этом ни за что. – Вы приходите в храм, Николай Иванович, – он поднялся со стула. – А то и ко мне домой. Поговорим…
