– Да, у тебя есть дар предвидения больших прибылей. – Барон вновь огладил свою бороду, продолжил делиться информацией: – Я через три дня подготовлю несколько опытных партий, отправлю нашим общим знакомым, пусть внедряют новый наркотик на рынок. Этого научного гения я уговорю обучить моих людей, думаю, он так и не понял, что его ждет. Как только он передаст формулы, я его уберу. Ну и начну производство больших объемов.
– Химика не убивай, дорогой, – собеседник проявил неожиданный гуманизм, впрочем, понятно почему: – Оставь на всякий случай, может, и еще чего придумает, было бы жалко терять такие мозги.
– Как скажешь. – Барон пожал плечами, до очкарика ему дела не было. – Может, его обратно в Россию отправить?
– Зачем он тут? Оставь у себя, пусть копается в лаборатории, в сельве, там ему все карты в руки. Наверняка он способен выдумать и еще какую-нибудь наркоту, мало ли что бродит в его голове? Умный парень, таких немного на планете.
– Пожалуй, ты прав. Пусть дальше перебирает свои травки. Может, и результат какой будет… Ладно, это все лирика, а я об объемах хотел сказать. Так вот – неделя-две, и можно будет расширяться. Я посмотрел на соотношение исходного и готового продуктов, считаю, что выход зелья хороший. Да и травы этой в сельве под каждым деревом много.
– Это радует.
Барон потянулся, пора было заканчивать разговор и звонить своим партнерам. Попрощался несколько растянуто:
– В общем, дорогой, две недели. Пробную партию я отправлю обычным путем, в реестрах запрещенных к провозу веществ она не значится, поедет как местное лекарство, захваченное туристом на свою родину. Либо в обычной посылке.
– Договорились. До встречи.
– До встречи.
Барон отключил связь. Немного посидев и поразмышляв, достал из сейфа записную книжку и принялся названивать всем, с кем когда-то имел дела. Расхваливал новую наркоту, торговался и настолько углубился в это занятие, что и не заметил, как наступил вечер.
Отключив спутниковый телефон, протер усталые глаза. Вызвал начальника охраны.
– Вызывали, господин Барон?
– Что там с русскими, никто не нападал?
Джонни отрицательно покачал головой. Сам многое не понимал, но никто и не пытался отбить русских ученых, словно приставленная охрана спугнула троих, что приехали вчера. Патруль, правда, не отвечает…
– Никто, господин Барон. Сбор травы прошел как всегда, все вернулись на виллу. Правда, исчез один из патрулей, никак не выходит на связь и не отзывается. Наверное, эти трое замешаны.
Барон отмахнулся.
– Хрен с ними, может, и по бабам ушли. Утром объявятся. – Он похрустел суставами, потянулся и сообщил: – Ты там это, Джонни, скажи своим головорезам, что сегодня можно и попьянствовать. Пусть развлекаются, ребята это заслужили, тем более скоро им придется нести усиленную охрану, вот и пусть последнюю ночку отдохнут.
– Как прикажете, господин Барон. Только…
– Что, Джонни?
– Трое русских все еще в сельве. Могут напасть.
– Брось, какой человек в здравом уме нападет на мою виллу, где больше сотни охранников? Пусть даже их десяток будет, все равно ничего не смогут сделать против пулеметов и сигнализации… Ладно, можешь идти. И позови моих телохранителей, я к ученому собираюсь сходить.
– Как прикажете, господин Барон.
Джонни вышел из кабинета. Тяжело вздохнул. Но приказ есть приказ. На крайний случай можно пару десятков трезвыми оставить, пусть несут охрану, когда остальные будут пьянствовать и щупать баб. Еще раз вздохнув, он пошел в казармы наемников. По пути заглянул к телохранителям Барона. Эти трое таинственных русских так и не выходили из его головы.
* * *
Дверь громко лязгнула, отделяя внешний мир от уже привычной камеры на шесть нар с кучами прелой соломы и роем злобных москитов. Четверо ученых из России с тяжкими вздохами повалились на нары. Очередной день плена подходил к концу, но сколько еще их будет? И когда же Родина придет на помощь? Неужели больше никогда не придется увидеть Москву, институт, родных?
Степанов за эти дни взял на себя роль руководителя: остальные трое проявили себя как амебы, профессор так вообще последние два дня не произнес и десяти слов. Он постоянно валялся на нарах, созерцая потолок, не понять, о чем и думает в такие часы. Раньше, бывало, дверь тряс, ругался, пробовал вызвать этого Барона, разговорить или разжалобить. Сейчас же – вновь лежит и смотрит в потолок подслеповатыми глазами: его очки разбил на прошлой неделе здоровенный негр-охранник.
Институтский амбал и любимец женщин Иванов только с виду казался крутым и сильным, на деле же был слабаком. После того как пытался кинуться на Меньшикова – здоровенный телохранитель очкарика двинул ему со всего размаха в лицо и этим ударом, похоже, всю храбрость вышиб. А была ли она, храбрость эта? Так лишь, мышцы большие да внешность смазливая, больше и нет ничего, видели бы девки сейчас этого Аполлона – со смеху бы покатились: оброс, грязный, с оплывшей рожей…
Хуже всех приходилось Малышевой: вокруг глаз залегли темные круги, двигалась с большим трудом, в волосах проглянула первая седина – на болезнь это мало походило, симптомы не те, скорее всего, на женщину угнетающе действовали условия. Ну еще бы – воды вторую неделю, кроме питьевой, никто не видел. Похитители словно забыли о том, что людям надо принимать душ хотя бы раз в неделю. А может, и не считали нужным заботиться о здоровье узников.
Степанов понимал, что жить им осталось недолго, но тем не менее старался об этом помалкивать. Он прекрасно понимал, что Меньшиков со своей идиотской наркотой тоже долго не проживет – кто ж оставит в живых этого придурка, когда производство зелья поставят на широкий поток? Его попросту похоронят где-нибудь, дабы не разболтал секрет еще кому-то. Вопрос лишь во времени, месяц-два, но для тех, кто сейчас находится в подвале, и такого срока не отпущено. Может быть, удастся протянуть еще несколько дней, но на этом все: траву могут собирать и другие, тут особых навыков не нужно, любой мало-мальски разбирающийся в растениях сможет.
Он поднялся с нар, ощутив, что более-менее затихла боль в усталой спине. Остервенело почесавшись, прошел к чану с теплой водой, выпил несколько кружек.
На своих нарах заворочался профессор, но вставать не захотел. Степанов немного постоял, потом ушел к окну; здесь хоть немного свежее, иногда и ветерок дунет.
Сколько еще осталось? Два дня? Три? Четыре? Сколько? Меньшиков, идиот тупоголовый, разве не понимает, что и его тоже на тот свет отправят? Ходит, важный до жути, пальцы гнет перед своими же. Чмо. Настолько свое поганое нутро вывернул, что аж противно становится на него смотреть. И ведь из-за него, козла очкастого, приходится теперь в подвале сидеть. Да и экспедиция эта, будь она неладна, тоже была организована с целью дать ему возможность разработать свое зелье: не треплись он своим поганым языком – сейчас бы дома были и не ездили никуда. Проклятая Африка, прав был таможенник в аэропорту. Прав…
