– Хорошо. – Виктор Алексеевич подошел к дверям,
отдал распоряжение.
Дронго обратил внимание, как он разговаривает со своим
секретарем. Так же, как он говорил по телефону. Виктор Алексеевич вернулся на
свое место и громко спросил:
– Узнали что-нибудь новое?
– Да, – кивнул Дронго, – но сначала давайте о
нашем деле. Вы сумели установить, где именно производится яд, которым был
предположительно отравлен Егор Богдановский?
– Мне дали заключение, что подобный яд можно найти в
Германии, Австрии, Швейцарии, Литве, Словакии. И в Финляндии. Но конкретно
назвать не могут. Мы пытаемся выяснить, как такое опасное вещество могло
попасть в Москву. Но у нас такого яда не бывает, это абсолютно точно. Мы
проверяли в очень авторитетных местах.
– Значит, кто-то привез этот яд специально для того,
чтобы использовать его против молодого Богдановского, – задумчиво заметил
Дронго. – Выходит, преступник давно готовился к этому убийству?
– Возможно, – ответил Босенко, – но ничего
конкретно нам не сообщают. Я думаю, что мы напрасно не сделали вскрытие прямо
тогда, в больнице. Но это было просто невозможно. Все были в таком ужасном
состоянии. Я сам плакал как мальчик. Словно мой собственный сын…
Он опустил голову.
– Кстати, вы мне напомнили, – громко сказал
Дронго, – давайте теперь поговорим о вашем сыне.
– О чем? – удивился Босенко, сильно понижая
голос. – О чем вы хотите со мной говорить?
– О вашем сыне. Ведь у него были серьезные неприятности
в Австралии?
– Никаких неприятностей. Там суд уже разобрался. Его
обвиняли в растрате и хищении денег. Но все выяснилось. Они взяли ссуду в банке
и не смогли ее в срок погасить. Их строительный комплекс оказался в зоне
урагана, а страховая компания не успела вовремя оформить документы. Моего сына освободили
прямо в зале суда. Но заставили выплатить штраф.
– Триста тысяч долларов, – напомнил Дронго.
– Да, – кивнул Босенко, – очень большая
сумма. Но он ее уже выплатил.
– Потому, что деньги ему перевел банк, который
контролирует ваша компания, – быстро добавил Дронго.
– При чем тут наша компания? Вообще, какое отношение
имеет мой сын ко всей этой истории? Он уже давно переехал в Австралию, живет
там вместе со своей семьей. Зачем вы его вспомнили?
– Деньги выдали по распоряжению Аристарха Павловича?
– Да. Я этого никогда не скрывал. Он просто спас моего
сына, и я ему за это всю жизнь буду благодарен, – неестественно высоким
голосом ответил Виктор Алексеевич. – У нас все в компании делается только
с его ведома. И в банке тоже. По-моему, это правильно. Иначе и быть не может.
Он президент компании и должен быть в курсе всего происходящего.
– Поэтому вы скрыли от него расследование смерти его
сына? – сразу спросил Дронго. – И ничего не сказали ему о том, что
это было убийство? И даже провели эксгумацию тела без его разрешения? А потом
нашли меня для расследования и тоже ему ничего не сказали. Неужели вы посмели
обмануть вашего благодетеля, который столько для вас сделал? И когда обмануть?
Когда речь идет о расследовании убийства его собственного сына. И вы хотите,
чтобы мы вам поверили? Вы же сами сказали, что в этой компании ничего не
делается без санкции президента.
Босенко как-то затравленно оглянулся по сторонам, тяжело
вздохнул.
– Что вы от меня хотите? – жалобно произнес он
почти шепотом. – Что я должен вам сказать?
– Правду. Мне будет гораздо легче вести расследование,
если я смогу поговорить с самим Аристархом Павловичем.
– Это невозможно, – выдохнул Виктор
Алексеевич, – он болеет. И вообще он очень занятой человек. Вы
представляете, какую травму мы ему нанесем, если начнем расспрашивать его об
этом деле?
Дронго улыбнулся. И вдруг громко, очень громко сказал:
– Господин Богдановский, мы хотим с вами поговорить. Я
думаю, будет лучше, если вы появитесь здесь и мы с вами побеседуем. Или разрешите
нам зайти к вам…
– Что вы делаете?! – закричал Босенко, замахав
руками. – Почему вы кричите в моем кабинете?!
– Это вы кричите, – возразил Дронго, – а я
всего лишь пригласил вашего шефа к вам в кабинет. Он ведь слушал и нашу первую
беседу. И сейчас слышит. По-моему, все ясно.
– Что вы себе позволяете? – очень тихо произнес
Виктор Алексеевич. – Разве так можно?..
Он не договорил. Дверь отворилась, и на пороге возникла
новая фигура. Это был высокий мужчина с благородной сединой, одетый в
темно-синий костюм в полоску. Его портреты часто появлялись в газетах, и не
узнать его было невозможно. Резкие черты лица, проницательные глаза, упрямо
сжатые губы, очки.
– Вы меня позвали, и я пришел, господин Дронго. Должен
сказать, что меня не удивила ваша проницательность. Я уже чувствовал, что рано
или поздно вы все поймете.
Глава 16
Босенко вскочил, как-то неприятно засуетившись. Дронго и
Вейдеманис поднялись, увидев нового гостя. Богдановский вошел в комнату и пожал
обоим руки. Посмотрел в глаза Дронго:
– Я много про вас слышал. А последние дни имел
удовольствие наблюдать за вами. Вот вы какой, аналитик.
Он прошел и сел во главе стола. Не сомневаясь, что это
именно его место. В нем чувствовалась властная уверенность сильного человека. И
вместе с тем было заметно, что смерть его сына повлияла на его состояние. Он
строго посмотрел на гостей:
– Вы давно поняли, что я все слышу?
– Еще в прошлый визит я начал подозревать неладное.
Когда Виктор Алексеевич говорил со мной по телефону или со своим секретарем, он
обычно говорил тихо и быстро. А когда мы начинали наши беседы в его кабинете,
он подсознательно повышал голос. Сегодня я нарочно перепутал наши места, и он
сразу попросил нас пересесть. Догадаться было нетрудно.
– Это для такого умного человека, как вы, –
холодно возразил Аристарх Павлович, – а теперь давайте поговорим
откровенно. Вы уже поняли, что я был в курсе всего происходившего с самого
начала. Я еще в больнице был уверен, что не может Егор умереть от какого-то
приступа язвы. Он вообще никогда не болел, у нас в семье никто не болел этой
болезнью. Но врач оказался растяпой и разгильдяем. Он получает огромные деньги
и боится написать, что мальчика отравили. Боится за свою карьеру, за свое
будущее, за свою клинику. И поэтому он решил никого не тревожить, поставив свой
идиотский диагноз. Нужно было сразу делать вскрытие, но я не мог тогда
позволить им кромсать моего мальчика. Не мог, – жестко повторил
Богдановский, – а потом именно я решил сделать эксгумацию. Я не мог
спокойно спать по ночам, вспоминая, что моего мальчика убили. Я был уверен, что
его убили, и независимая экспертиза сразу в двух лабораториях подтвердила, что
там был яд.
