Кирпичников хотел что-то сказать, но жена его решительно
перебила:
– Мы все понимаем. И поэтому прилетели сюда встретиться
с вами. Неужели вы считаете, что у российского сенатора так много свободного
времени? Но я уговорила Николая Даниловича на эту встречу, потому что мы навели
о вас справки. Вас считают самым лучшим, самым опытным, самым авторитетным
экспертом в области расследований. Можете не сомневаться, мы смогли бы нанять
любого частного детектива в Москве или где-нибудь в Европе. Но нам нужны именно
вы. И ваша работа будет соответственно оплачена.
Дронго улыбнулся.
– Не нужно все время говорить о гонорарах, – мягко
попросил он, – это оскорбительно и бесполезно. Если я решу взяться за
расследование, то сделаю это не потому, что вы дочь известного бизнесмена и
супруга не менее известного сенатора. А только потому, что любая подобная
загадка – это некий вызов, который преступник бросает всему обществу. Всем нам,
и мне в том числе.
Кирпичникова несколько удивленно взглянула на мужа. Тот
решил, что пора вмешаться.
– Мы не хотели вас обидеть, – примиряюще произнес
он, – нам важно, чтобы вы согласились нам помочь.
Он умел разговаривать с людьми в отличие от своей
безапелляционной супруги. Если Наталья сказала, что они «предлагают эту
работу», то он, изменив вектор общения, добавил, что им нужна «его помощь».
Важно было оценить его тактичность. Дронго согласно кивнул головой:
– Я вас понимаю. Но прежде чем я соглашусь, я должен
обговорить ряд своих условий.
– Безусловно, – сразу согласился
Кирпичников, – я заранее согласен на любые ваши условия. В данном случае
нам важен конкретный результат.
– Почему вы не обратились в прокуратуру, если у вас
есть бесспорные доказательства преступления?
Кирпичников тяжело вздохнул. Они переглянулись с женой, и
сенатор решил, что сам должен ответить на этот вопрос.
– Есть некоторые моменты, о которых мы скажем вам
позже, если вы согласитесь на это частное расследование, – пояснил Николай
Данилович. – Мы надеемся, что вы сможете гарантировать нам определенный
результат. Мы наводили о вас справки.
– Во-первых, я его не гарантирую, – начал
Дронго, – я не волшебник и не могу дать абсолютную гарантию, что смогу
раскрыть это преступление. Но вы можете не сомневаться, что я сделаю все, что в
человеческих силах, чтобы его раскрыть, если оно действительно произошло.
Разумеется, в этом случае мы оговариваем часть гонорара, которую вы мне
выплачиваете при любых обстоятельствах…
– Конечно, – согласился Николай Данилович.
– Подожди, – перебила его супруга, – значит,
если господин Дронго не добьется никаких результатов, он все равно получит наши
деньги? По-моему, это неправильно…
– До свидания, – поднялся Дронго, – торг
окончен. Здесь не восточный базар.
Он повернулся и пошел к выходу.
– Постойте! – крикнул ему Кирпичников. –
Постойте, не уходите. Я же сказал, что согласен на все ваши условия. Почему ты
все время вмешиваешься? – нервно спросил он у жены.
– Господин Дронго, – повысила голос
Наталья, – одну минуту…
Он остановился, обернулся. Когда к нему обращается женщина,
выходить из комнаты, не попрощавшись, было не в его правилах. Она быстро
поднялась, подошла к гостю, судорожно схватила его за руку.
– Вы должны меня понять, – с явным усилием
произнесла Наталья. – Вы должны понять меня, – повторила она. –
У меня такое состояние, как будто безжалостно вырезали часть моей души. Часть моей
жизни. Он был младше меня на восемь лет, и я его очень любила. Не уходите.
Пожалуйста, не уходите. Я была не права. Извините меня.
– Ваши извинения приняты, – согласился
Дронго, – я понимаю ваше горе и сочувствую вам. Но не нужно пытаться меня
оскорбить при каждом удобном случае. Я заключаю с вами деловое соглашение.
Возможно, я не сумел стать сенатором, как ваш супруг, или главой корпорации,
как ваш отец, но я требую не меньшего уважения. Хотя бы потому, что мы должны
будем работать как партнеры.
Она выпустила его руку, и они вернулись на свои места.
– Что еще? – спросил Кирпичников, явно недовольный
поведением супруги. – Какие-нибудь другие условия?
– Я веду расследование так, как мне удобно, а вы должны
мне помогать, – продолжал Дронго, – это во-вторых. То есть никаких
секретов, никаких тайн. Любую информацию, которая мне понадобится, вы должны
мне предоставлять. Разумеется, я отвечаю за конфиденциальность. Заранее
продумайте и решите, согласны ли вы на мое второе условие.
Сенатор опять переглянулся с женой.
– Конечно, мы согласны, – сказал Николай
Данилович, – и мы готовы рассказать вам все, что мы знаем.
– И третье условие. Никто не должен знать о нашей
встрече и нашем соглашении. Пока я сам не решу, что эту информацию можно
обнародовать. Я должен работать в достаточно спокойной обстановке.
– Принимаем, – сразу согласился
Кирпичников, – поверьте мне, мы даже Аристарху Павловичу не сообщили,
зачем вылетаем в Италию.
– Он не знает, что вы решили провести собственное
расследование?
Кирпичников тяжело вздохнул и покачал головой:
– Не знает. И не должен знать. Принимая во внимание его
состояние… У него больное сердце, и после случившегося…
– Для него это самый большой удар в жизни, –
торопливо добавила Наталья.
– Понимаю. У меня больше нет никаких условий. Я
согласен принять ваше предложение и сделать все, что в моих силах. Но для
начала вам нужно будет ответить на несколько моих вопросов.
– Пожалуйста, – кивнул Кирпичников.
Жена сидела рядом достаточно спокойно. Она уже не пыталась
вмешиваться, поняв, что столкнулась с человеком, у которого гораздо более
сильный и сложный характер, чем у ее супруга.
– Почему вы стали подозревать, что его убили? –
спросил Дронго, устраиваясь поудобнее в своем кресле. – Почему вы решились
на эксгумацию трупа?
Кирпичников пожал плечами, нахмурился.
– Это жена, – коротко ответил он, – она
настаивала на этой… проверке. Не давала мне покоя. Она была убеждена, что он не
мог умереть просто так.
– Почему?
Сенатор взглянул на жену, как бы давая ей возможность
высказаться.
– Я не поверила, – объяснила Наталья, – я не
могла поверить. Он, правда, курил и никогда не ограничивал себя в алкоголе. Но
в двадцать восемь лет умереть от язвы? Я ведь его фактически вырастила и знала,
что он был абсолютно здоров.
– Вы сказали «вырастила»? Что это значит?
– То и значит. Я заменила ему маму. Когда ему было
восемь, а мне шестнадцать, наша мама умерла. У нее был рак. Отец делал все,
чтобы ее спасти, показывал лучшим врачам, но это было еще в советское время.
Тогда нельзя было выезжать за рубеж и лечиться в Америке или Германии. В
восемьдесят восьмом году. Егор был во втором классе. Я – в десятом. Нам было
одинаково больно и нехорошо. Но я была старше. Теперь понимаете, почему я так
психую? Он был мне очень дорог.
