На ходу они почти не разговаривали. Один туннель сменялся другим, на перекрёстках и развилках Бренда сворачивала то налево, то направо. Они шли уже несколько часов (или, во всяком случае, ощущение было как после нескольких часов), и организм Томаса уже давно переварил всё, что получил во время утреннего праздника живота. Юноша уговорил свою спутницу сделать привал и подкрепиться.
— Надеюсь, ты знаешь, куда идёшь, — сказал он Бренде, когда они снова пустились в дорогу. Где бы они ни шли, всё казалось ему совершенно одинаковым — одна и та же серая монотонность. Не мокро — так пыльно, не пыльно — так мокро... В туннелях царила тишина, если не считать отдалённого перестука капель, шороха одежды путников да приглушённого топота ног по бетонному полу.
Она внезапно остановилась и резко развернулась к нему, снизу вверх подсветив своё лицо лучом фонарика.
— Бу!
Томас подпрыгнул и отпихнул её от себя.
— С ума сошла?! — Он почувствовал себя идиотом — с ним чуть разрыв сердца не случился с перепугу. — Ты прямо как...
Она убрала фонарик, но продолжала смотреть Томасу прямо в глаза.
— Прямо как кто?
— Никто.
— Как хряск, да?
Слово резануло Томасу слух. Он не желал думать о Бренде как о хряске.
— Ну... вообще... — промямлил он. — Извини...
Она отвернулась и пошагала дальше, светя фонариком.
— Я и есть хряск, Томас. У меня Вспышка. Я хряск. И ты тоже.
Она шла так быстро, что ему пришлось догонять её бегом.
— Но... ты ведь не перешла Черту... И я тоже... вроде... Нас вылечат. Мы не превратимся в сумасшедших скотов.
Если, конечно, Крысюк говорил правду.
— Твоими бы устами да мёд пить. Ах да, кстати. Я знаю, куда мы направляемся. Спасибо за доверие.
Снова бесконечные туннели. Снова бесчисленные повороты. Размеренная ходьба в почти не меняющейся обстановке успокоила Томаса. Давно он уже не чувствовал себя так хорошо. Он перестал обращать внимание на свою спутницу и ушёл мыслями в пережитое: отрывочные воспоминания детства, Лабиринт, Тереза... Больше всего он думал, конечно же, о Терезе.
Наконец они вышли в просторный подземный холл, из которого во все стороны расходилось множество коридоров. Вернее сказать, здесь сходились туннели, соединяющие между собой все городские постройки.
— Это что — центр города? — спросил Томас.
Бренда опустилась на пол у стены — передохнуть. Томас присоединился к ней.
— Более-менее, — отозвалась она. — Здорово, правда? Мы уже полгорода прошли!
Действительно, здорово. Томас обрадовался, но вспомнил о друзьях и приуныл. Минхо, Ньют, остальные приютели... Где они? Он почувствовал себя, ну, если не предателем, то, во всяком случае, полной скотиной. Бросить друзей, предоставить их самим себе... А вдруг они в беде? Хорошо бы узнать, выбрались ли они из города или всё ещё блуждают где-то здесь...
Воздух разорвал громкий хлопок — словно лопнула электрическая лампочка. Томаса подбросило.
Луч Брендиного фонарика немедленно метнулся в тот коридор, откуда они пришли, но там было темно и пусто, только несколько безобразных потёков влаги чернело на стенках.
— Что это? — прошептал Томас.
— А, наверно, какая-то старая лампочка разлетелась, — беспечно ответила она и положила на пол фонарик, направив его свет на противоположную стенку.
— С чего бы этой старой лампочке вдруг разлетаться?
— Не знаю, мало ли... Может, крыса?
— Что-то я не видел здесь крыс. К тому же — разве крысы бегают по потолку?
Она с откровенной насмешкой уставилась на него.
— Ну, значит, это была летучая крыса. Мотаем отсюда к чёртовой матери.
Томас не удержался от нервного смешка:
— Очень весело.
Ещё один хлопок, на этот раз сопровождаемый тихим звоном стеклянных осколков, сыплющихся на бетонный пол. Звуки донеслись из того туннеля, откуда они пришли — в этом Томас был уверен. Их преследовали. И, конечно, не приютели, потому что злоумышленники явно пытались напугать преследуемых.
Даже Бренда теперь забеспокоилась. Томас заглянул ей в глаза — они горели тревогой.
— Вставай, — прошептала она.
Они одновременно поднялись на ноги, быстро и тихо затянули рюкзаки. Бренда ещё раз посветила в их туннель. Ничего и никого.
— Может, сходим проверим? — Она говорила шёпотом, но в гробовой тишине подземелья её голос звучал слишком громко. Если кто-то был поблизости, то наверняка слышал каждое их с Томасом слово.
— Проверим?! — Томасу эта мысль показалась глупее некуда. — Какие ещё могут быть проверки! Убираться отсюда надо, как ты и предлагала.
— Как, ты хочешь вот так вот запросто позволить кому-то тащиться за нами? А по дороге они насобирают своих подельников да устроят нам развлечение из засады? Нет уж, лучше разобраться с этим прямо сейчас!
Томас схватил руку, в которой она держала фонарик, и направил луч света в пол. Затем приблизился к Бренде вплотную и зашептал ей в ухо:
— Это может быть ловушка. Когда мы там шли, на полу не было никаких осколков. Они, должно быть, специально разбили одну из старых лампочек. Зачем? Может, как раз затем, чтобы завлечь нас туда?
Она не согласилась:
— Если у них достаточно народу для того, чтобы напасть на нас, зачем им куда-то там нас завлекать? Это же глупо. Почему бы попросту не налететь да не расправиться с нами?
Пожалуй, в её рассуждениях есть рациональное зерно, подумал Томас.
— Хорошо, тогда стоять здесь и трепаться об этом целый день ещё более глупо. Что нам теперь делать?
— Давай... — начала она, поднимая фонарик, но оборвала на полуслове. Её глаза расширились от ужаса.
Томас резко обернулся и...
Там, на границе тени и света, стоял человек.
Он походил на призрак — настолько нереален был его вид. Стоял, скосившись на правый бок, левая нога подрагивала, словно её бил нервный тик. Левая рука тоже судрожно подёргивалась, кулак то сжимался, то разжимался. На человеке был тёмный костюм, который когда-то, похоже, считался весьма приличным, а теперь лоснился от грязи и зиял дырами. На коленях виднелись большие мокрые пятна — то ли вода, то ли ещё что-то более мерзкое.
Но не это поразило Томаса больше всего. Он, как загипнотизированный, не мог оторвать взгляда от головы незнакомца. Казалось, кто-то вырвал у чужака все волосы, оставив на их месте лишь кровавые рубцы. Бледное лицо покрывали шрамы и язвы. Одного глаза не было, вместо него в глазнице торчал комок изжёванной красной плоти. Нос тоже отсутствовал напрочь; по сути, Томас мог различить черепные носовые каналы под тонкой, изъеденной паршой кожей.
