Нужно изменить прическу.
Она приближалась к кольцевой дороге. Народу было много, и она постаралась затеряться в толпе.
А на нее не смотрят подозрительно? Вон тот на тротуаре. Чего он уставился? Сердце колотилось. Глаза в землю. Слава богу, прошел мимо.
Да. Она расскажет им, как все было на самом деле, и они, конечно, поверят! Ну конечно, они поверят в то, что ей просто захотелось поспать в нормальной постели! Она собиралась все вернуть. Конечно, собиралась! Она просто потеряла кошелек. Не верите?
В метро входила толпа.
Она прошла мимо.
Только куда ей теперь?
На улице Ренсшернас Сибилла свернула на лестницу, которая вела к парку Витаберг. Вверху возвышалась похожая на крепость церковь Святой Софии. Мощная и надежная. Сибилла устала, ей хотелось присесть. Оглянулась. Пусто. Никто ее не преследует.
В церкви стояла плотная тишина. В застекленной будке справа у входа сидел пожилой мужчина. Когда она входила, он ей приветливо кивнул. Кивнув в ответ, она сняла рюкзак.
Внутри было безлюдно, только на скамье у кафедры проповедника сидел мужчина с конским хвостом. Она его узнала. Видела его пару раз в Армии спасения. Он спал, уронив подбородок на грудь.
Она села на заднюю скамью и поставила рядом рюкзак.
Закрыла глаза.
Мир и покой.
Единственное желание.
Старик в стеклянной будке кашлянул, и звук прокатился между стенами. Потом снова воцарилась тишина.
Господь слышит наши молитвы.
Она только что прочитала об этом на плакате у дверей.
Открыв глаза, увидела большой алтарный барельеф. Сколько людей столетиями доверяли Ему свою жизнь, строили эти огромные здания и обращали к Нему свои мольбы. И она тоже. Господи, храни душу ребенка… А еще — пожалуйста, милосердный Боже, сделай так, чтобы мама и папа не умерли. Наверное, Он все-таки ее услышал! Папа-мама вроде живы-здоровы. А еще — помоги мне, заблудшей в пути. Или Он тоже на их стороне?
Там же, где остальные. Все те, кто укладывается в рамки.
А Стинсен, тот, который после четырех неудачных попыток отравиться прыгнул месяц назад с моста Вестербрун? Кем были услышаны его молитвы? А Лена, приезжавшая с автобусами Армии спасения и раздававшая еду — которая вдруг узнала, что у нее неоперабельная опухоль мозга, — разве она этого заслуживала? А Това, а Йонссон, а Смирре? Все они умерли, а жизнь их была кошмаром, и их молитв так никто и не услышал.
Ну уж нет, Господи.
А Йорген Грундберг? Что бы он ни сделал, Ты не должен был вмешивать в это дело меня.
Или Ты тоже хочешь меня наказать? И если так, то когда же я наконец получу всю положенную мне меру?
Она встала и снова взвалила на плечи рюкзак. Мира и покоя здесь все равно не найти.
И, не посмотрев на мужчину в стеклянной будке, она вышла из церкви.
Когда она вышла из церкви, солнце уже садилось. Она отошла немного от церковных дверей, чтобы увидеть часы на колокольне. Четверть шестого.
Ах, как хотелось бы поспать сегодня в нормальной кровати, но трюк с гостиницей — это слишком большой риск. Как, впрочем, и городской приют для бездомных. Спальных мест там всегда не хватает, так что кто-нибудь из обделенных запросто может стукнуть на нее копам за встречную услугу.
Она пощупала плоский кошелек на груди. Впервые, с тех пор как она приняла решение бороться, у нее возникло желание потратить часть своего сокровища. Накачаться вусмерть, так, чтобы хоть на какое-то время по-настоящему забыться.
Забыть обо всем этом дерьме собачьем.
Она направилась по переходу к Сконегатан. Метрах в десяти начинался старый темно-красный деревянный забор с зеленой калиткой. Памятник садово-парковой архитектуры, так сказать. За калиткой справа — коричневый фасад покосившейся деревянной избушки. Сибилла остановилась. В домике на уровне земли виднелось заколоченная дверца. А метром выше еще одна, закрытая на деревянную щеколду.
Сибилла огляделась.
В парке никого не было.
Сняв рюкзак, она открыла дверцу и поспешно залезла внутрь домика.
~~~
Четверг был нашим днем. По четвергам он приходил ко мне. Я закрываю глаза и вижу его перед собой, — скрип калитки, и вот он идет по шуршащему гравию. Тепло в груди. Он, как всегда, тщательно вытирает ноги. Входит в дом. Его сильные руки. Господи, воистину это не грех — это любовь, та самая, которой Ты учишь нас. Благодарю Тебя, Господи, за то, что Ты позволил мне испытать ее.
Никогда прежде дом мой не был таким безупречным. Мне хотелось, чтобы он понимал, как велика моя тоска по нему. Каждый раз меня озаряла надежда, что он останется здесь навсегда, но каждый раз ему надо было уйти не позже четырех. Меня же ожидало семь долгих дней и семь долгих ночей, исполненных тоски. Теперь меня ждет целая жизнь.
И все равно я благодарю тебя, Господи, за то, что Ты вразумил меня. Объяснил мне, как я могу помочь ему попасть в Царствие Твое. Он будет ждать меня там. Благодарю тебя, Господи, за то, что Ты дал мне власть, доверил мне право исправить ошибки незрячих.
Говорю вам тайну: не все мы умрем, но все изменимся; вдруг, во мгновение ока, при последней трубе; ибо вострубит, и мертвые воскреснут нетленными, а мы изменимся. Ибо тленному сему надлежит облечься в нетление, и смертному сему облечься в бессмертие.
Когда же тленное сие облечется в нетление и смертное сие облечется в бессмертие, тогда сбудется слово написанное: поглощена смерть победою.
Смерть! где твое жало? Жало же смерти — грех; а сила греха — закон. Благодарение Богу, даровавшему нам победу Господом нашим Иисусом Христом!
[4]
Еще я хочу поблагодарить Тебя, Господи, за то, что хранишь меня. За то, что в миссии моей Ты не оставил меня одного, за то, что послал мне ее, и за то, что она меня теперь хранит. За то, что Ты и ей даровал возможность искупить грехи ее, ради всего святого.
За все это я благодарю Тебя, Господи.
Аминь.
~~~
Проснувшись, она никак не могла сообразить, где находится. Такое в принципе случалось и раньше, но в этот раз ей пришлось намного дольше обычного определять собственную дислокацию. Свет просачивался сквозь доски и падал на облупленные стены, но осколки воспоминаний сложились в мозаику только после того, как на церкви Святой Софии пробило семь.
Она села и вытащила из рюкзака последний банан.
Пол в избушке был покрыт опилками, накануне вечером она положила в ряд несколько досок, чтобы на них можно было расстелить коврик. Боль в горле вроде прошла. Она ела банан и рассматривала подсвеченную солнцем кружившую пыль. Да, после такой ночи надо принять душ. Но идти на вокзал она не рискнет. В приют тоже.
