Ей нечего защищать.
Но она должна знать.
Эллинор открыла дверь, повесила куртку и поздоровалась. Саба вышла ей навстречу. Эллинор что-то сказала собаке, после чего собачьи лапы снова застучали по полу. Вернувшись в комнату, собака улеглась на свое место. Май-Бритт по-прежнему стояла у окна, притворяясь, что не замечает, как на полпути к кухне Эллинор остановилась и посмотрела на нее. Когда Май-Бритт услышала, как Эллинор поставила на стол пакеты с едой, она приняла решение. Никуда эта девица не денется. Май-Бритт вышла в прихожую, потрогала куртку, убедившись, что Эллинор оставила телефон в кармане. Надо лишить ее возможности с кем-нибудь связаться. Май-Бритт все продумала.
Она ждала в прихожей. Эллинор, появившаяся из кухни с ведром в руках, увидев Май-Бритт, остановилась:
— Здравствуйте.
Май-Бритт не ответила.
— Как вы себя чувствуете?
Через несколько секунд Эллинор, вздохнув, ответила сама:
— Спасибо, хорошо. А вы как?
За последнюю неделю она обзавелась дурной привычкой — начала отвечать от лица Май-Бритт. Невероятно, сколько слов умещается в этом тощем теле. А уж какие ответы она приписывает Май-Бритт! Поразительно, и только. Бесстыжая, фальшивая девица. Но Май-Бритт положит этому конец.
Эллинор скрылась в ванной. Май-Бритт слышала плеск воды в ведре. Всего три шага. Три шага — и дверь с грохотом захлопнулась.
— Что вы делаете?
Май-Бритт навалилась на дверное полотно всей своей массой, ручка дергалась изнутри, но дверь не открывалась. Нет, Эллинор это не под силу — ей не сдвинуть с места гору.
— Май-Бритт, прекратите! Что вы делаете?
— Откуда ты знаешь Ванью?
На несколько секунд стало тихо.
— Какую Ванью?
Май-Бритт недовольно покачала головой:
— Сама знаешь.
— Какую Ванью? Никакой Ваньи я не знаю!
Май-Бритт не отвечала. Рано или поздно она признается. Иначе она не выйдет.
— Май-Бритт, откройте! Что вы делаете, черт вас возьми?
— Не ругайся!
— Еще чего! Какого дьявола вы меня заперли?
Пока она только сердится. Но она забеспокоится, когда поймет, что Май-Бритт не шутит. Почувствует, каково это. Узнает, что такое острый, парализующий страх.
Страх, когда тебя бросили.
— A-а, вы имеете в виду Ванью Турен?
Вот так-то.
— Да, идиотка.
— Это вы ее знаете, а не я. Откройте двери, Май-Бритт!
— Ты не выйдешь, пока не расскажешь, откуда ты ее знаешь.
От резкой боли в спине потемнело в глазах. Май-Бритт наклонилась вперед, надеясь, что станет легче. Резкая боль била все глубже и глубже, она прерывисто дышала носом, вдох-выдох, вдох-выдох, но боль не утихала.
— Но я с ней не знакома. Как я могу знать ее, если она сидит в тюрьме?
Нужен стул. Может быть, ей станет лучше, если она сядет.
— Это она сказала вам, что мы знакомы? В таком случае она солгала.
Ближайший стул на кухне, но тогда придется отпустить дверь, а это исключено.
— Май-Бритт, выпустите меня, и мы поговорим об этом. Иначе мне придется позвонить дежурному.
Май-Бритт сглотнула. Боль не давала говорить.
— Звони. Если дотянешься до куртки в прихожей!
Эллинор замолчала.
Май-Бритт почувствовала, что у нее выступают слезы, она прижала ладонь к тому месту, где болело сильнее всего. Ей надо опорожнить мочевой пузырь. Почему у нее никогда не получается так, как она хочет? Все и всегда против нее. Это была плохая идея, сейчас она это поняла, но уже поздно. Эллинор заперта, и, если она сейчас ничего не расскажет, у Май-Бритт не будет другого шанса. Вряд ли после всего Эллинор сюда вернется. Май-Бритт так и останется в неведении, а в квартире появится какой-нибудь новый отвратительный человечишка, будет греметь ведрами и бросать на нее презрительные взгляды.
Вечный выбор. Иногда ты делаешь его так быстро, что не понимаешь всей серьезности последствий. Но потом все становится очевидным — большие красные кляксы, что-то вроде дорожных знаков на пройденном пути.
Здесь ты проявила слабость. Здесь все и началось.
Но назад уже не вернуться. Вот в чем дело. Движение одностороннее.
В руках у него тяпка, рядом плетеная корзина, он поправляет край садовой дорожки. Кажется, в этом нет необходимости, но для него это не важно. Он говорит, что испытывает радость от самого занятия. Май-Бритт это слышит часто. Сад, само собой разумеется, должен быть в идеальном состоянии. За лицевой стороной нужно тщательно следить. Ее видят другие. А за все, что с изнанки, ты несешь ответственность сам, и только Бог тебе судья.
Заметив ее, отец прекращает работать, снимает кепку и приглаживает волосы.
— Как прошла репетиция?
Она была на хоре. Они так думают. Целый год она уходит на дополнительные репетиции в самое странное время, но вести эту двойную жизнь становилось все труднее и труднее. Она не может больше скрывать правду. Вечно прятать их любовь. Ей девятнадцать, и она решилась. Несколько месяцев она собиралась с духом, и Йоран ее поддерживал. Сегодня они раскроют карты, но пока он ждет в стороне и отец его не видит.
Май-Бритт смотрит по сторонам и замечает, что мать тоже в саду. Она сидит на корточках у клумбы под кухонным окном.
— Папа, мне нужно поговорить с тобой. И с мамой тоже.
На лице у отца беспокойство. Раньше такого не случалось. Она никогда не проявляла инициативу.
— Все в порядке? Ничего не случилось?
— Ничего страшного, но я должна вам кое-что сказать. Может, пойдем в дом?
Отец рассматривает галечную дорожку у себя под ногами. Работа не закончена, он не любит оставлять что-то недоделанным. Она прекрасно понимает, что для хорошего разговора момент не вполне подходящий, но неподалеку стоит Йоран, а она ему пообещала. Пообещала сделать наконец что-нибудь ради их совместной жизни. Что-нибудь серьезное.
— Вы заходите. А я позову человека, с которым хочу вас познакомить.
Отец посмотрел за ворота. Этот взгляд. Даже с закрытыми глазами она представляла его.
— Ты привела с собой гостя? Но мы…
Он оглядывает себя, поправляет одежду, словно стряхивая грязь. Она уже раскаивается. Приводить в дом гостей, не дав родителям времени подготовиться — это против их неписаных правил. Она все сделала неправильно. Дала себя уговорить, и теперь у них ничего не получится. Йоран же ничего не понимает. Потому что у него дома все по-другому.
— Инга, у Май-Бритт гости.
Мать немедленно прекращает возиться с цветами:
