— Да, вроде бы.
Бросив взгляд на часы, он продолжил, одновременно двигаясь к машине:
— Мы хотели пригласить еще тех, которые переехали в конец улицы. Помнишь дом, в котором жила пожилая пара? Забыл, как их зовут.
— Я поняла, кого ты имеешь в виду. Туда кто-то вселился?
— Да, семья с детьми нашего возраста, так что мы решили заодно и познакомиться по-соседски. Удобно, когда из гостей можно вернуться пешком. — Посмеявшись собственному остроумию, он снова посмотрел на часы. — Черт, через пятнадцать минут у меня встреча на Кунгсхольмене. Почему, спрашивается, я не встал на полчаса раньше? — Он тяжело вздохнул. — Ладно, передавай привет своим.
Он сел в свой автомобиль, она открыла дверь, чтобы выпустить Акселя.
Вечная гонка. Сонные дети, нервные родители, которые, еще даже не добравшись до работы, начинают волноваться, что не успеют сделать все, что нужно, и опоздают в сад за детьми. Все бегут куда-то, задыхаясь, и часы — злейший враг.
Неужели так должно быть?
Из игровой комнаты им навстречу вышла Черстин.
— Привет, Аксель. Здравствуйте, Эва.
— Здравствуйте.
Аксель промолчал, повернулся спиной и прижался лбом к дверце сушильного шкафа. Хорошо, что их сегодня встретила Черстин, ее она знала лучше, чем других сотрудников. Черстин проработала в саду все пять лет, начиная с первого дня Акселя, была воспитательницей и заведующей, а к работе относилась с неиссякающим энтузиазмом. Она была свято уверена, что сумеет изменить мир, если будет постоянно напоминать подопечным, как важно понимать других, и объяснять им, что такое хорошо и что такое плохо. Эва только восхищалась и недоумевала, откуда у той берутся силы. Впрочем, детям Черстин уже за двадцать, может, в этом все дело.
Часы — злейший враг.
Она припоминала, с каким энтузиазмом сама исполняла обязанности председателя ученического совета в гимназии. «Гринпис», «Эмнести Интернэшнл», горячее желание перемен. До сих пор помнилась собственная убежденность в том, что неправильное можно поправить, а несправедливость — искоренить. Нужно только постараться — и мир обязательно изменится. Судьба человека, несправедливо заключенного под стражу на другом конце земли, волновала тебя так сильно, что ты собирала подписи и устраивала демонстрации. А теперь, когда ты выросла и действительно в силах чего-то добиться, ты радуешься, если успеваешь вовремя отвезти в детсад собственного сына. Желание изменить мир вытеснил страх, что сутки закончатся раньше, чем ты успеешь сделать все, что нужно. Сострадание свелось к глубокому вздоху и нескольким монеткам сдачи, опущенным в копилку «Красного креста» на кассе в универсаме. Для успокоения совести. Вечный выбор — телефонного тарифа, поставщика электричества, пенсионного фонда, школы для ребенка, семейного врача, банка с минимальными годовыми. И все это касается ее собственного мирка, поиска лучшего для нее и ее семьи. Бесконечный выбор — и бесконечная неуверенность в том, что он сделан правильно. Выбор своей рубашки — той, что ближе к телу. Когда он наконец сделан, силы исчерпаны. И изменить то, что действительно требует изменения, ты уже не в состоянии. Когда-то в юности она прилепила ироническую наклейку на магнитную доску у себя в комнате: «Разумеется, меня беспокоит несовершенство мира. Я уже несколько раз сказала: «Фу-у-у!» Такой она никогда не станет. Как ей казалось.
— Ты сегодня сердитый?
На вопрос Черстин Аксель не ответил, Эва подошла и присела перед ним на корточки.
— Не очень удачное нынче выдалось утро, да, Аксель?
В дверях показались Филиппа со своей мамой, и внимание Черстин переключилось на них.
Эва притянула Акселя к себе и обняла.
Все будет хорошо. Не бойся. Я обещаю, я все устрою.
— Аксель, пойдем, все уже собрались. Помнишь, что ты сегодня дежурный и тебе нужно принести из кухни фрукты?
Черстин протянула ему руку, и он наконец перестал дуться, подошел к своему шкафчику и повесил куртку. Эва встала.
— Хенрик заберет его в четыре.
Черстин с улыбкой кивнула, взяла Акселя за руку и скрылась в игровой. Эва пошла за ними. На самом деле это ей сегодня трудно с ним расстаться. Аксель отпустил руку Черстин, подбежал к Линде, одной из воспитательниц, и забрался к ней на колени.
Эва с благодарностью почувствовала, как отступает тревога. Это его привычный мир, ему здесь хорошо, а она рано или поздно решит все проблемы. Линда погладила Акселя по голове и слегка улыбнулась Эве.
Эва улыбнулась в ответ.
Здесь ему спокойно.
~~~
На встречу Юнас пришел раньше назначенного времени. Ему пришлось прождать минут пятнадцать, прежде чем доктор Салстедт, торопливо пройдя по коридору, открыл наконец дверь своего кабинета.
— Извините за ожидание, я осматривал пациента, которого привезли по «Скорой». Входите.
Закрыв за ними дверь, доктор сел за стол.
Юнас продолжал стоять. От спокойствия, которое давала ему Анна, не осталось и следа, он утратил защиту, и тревога стремительно набирала силу. Сейчас ему придется расплачиваться за покой прошедшей ночи. Он почувствовал первые сигналы этой тревоги еще в коридоре. Она стала подбираться к нему еще утром, во время осмотра. Взгляды персонала на спящее тело Анны. Слова обычные, но новая интонация, смутные намеки.
— Пожалуйста, присаживайтесь.
Он чувствовал, как тяжесть нарастает с каждым мгновением.
Четыре шага до кресла для посетителей. Не три и не пять. Тогда бы ему пришлось вернуться к двери и начать все сначала. Тройки и пятерки нужно избежать во что бы то ни стало.
Не прикасаясь к подлокотникам, он сел, следя взглядом за рукой Салстедта, которая притянула к себе, но не стала открывать коричневую папку с историей болезни.
Доктор Салстедт молча смотрел на него.
Он действительно сделал четыре шага? Уверенность исчезла. О господи. Алингсос — Арьеплуг, 1179 километров; Арбога — Арланда, 144; Арвидшаур — Борлэнге, 787.
— Как вы себя чувствуете?
Неожиданный вопрос застал его врасплох. Он знал, что внешне его расстройство незаметно. За долгие годы он выработал уникальную способность скрывать свой внутренний ад от других.
Стыдно, что сейчас он не смог проконтролировать себя.
— Спасибо, хорошо.
Наступила тишина. Если врач, сидящий напротив, в самом деле интересуется его здоровьем, то вряд ли удовлетворится таким ответом. Взгляд у доктора был очень серьезным. Эта серьезность предвещала нечто большее, чем просто очередной медицинский отчет.
Юнас переменил позу. Нужно как можно меньше касаться кресла.
— Юнас, сколько вам лет?
Он сглотнул. Только не пять. Даже если после двойки.
