Возразить было нечего, и какое-то время они сидели молча.
Кристофер очень старался не думать о том, что ему было приятно слышать про реакцию издательства. Зависть — дурное чувство, и Кристофер в растерянности пытался загнать ее обратно в дальний темный угол, из которого она выползла. Сделав над собой усилие, он накрыл рукой руку Еспера. И сам вздрогнул от неожиданной интимности этого жеста.
— Все будет нормально, поверь мне!
Он убрал руку и улыбнулся:
— Черт возьми, я знаком с настоящим писателем.
Но от этих слов зависть только усилилась. Из них двоих он всегда был более успешным, и это принималось как данность. Их дружба основывалась на неписаных правилах, но сейчас равновесие внезапно нарушилось. Ему захотелось вернуться домой, к пьесе, и написать так, чтобы все критики в один голос завопили от восторга.
— Тебе надо придумать какой-нибудь другой способ для продвижения романа. Сделать то, что никто другой не делал, привлечь внимание к книге, а самому остаться незаметным.
«Если ты действительно этого хочешь», — хотел было он добавить, но промолчал.
— И что это может быть?
— Не знаю, надо подумать.
На улице они расстались, Кристофер направился к универсаму ICA. Его мучила совесть. Он недостойный человек, неспособный порадоваться за друга. Честь и доброта, к которым он так стремился, при малейшем испытании обернулись эгоизмом посредственности. Он прекрасно знал, что моральные ценности определяет не желание, а долг. И все равно ему не удалось с собой справиться.
Стараясь восстановить душевное равновесие, он начал размышлять над проблемой Еспера — что сделать, чтобы привлечь внимание средств массовой информации к роману? Остановившись у выхода рядом с газетными стеллажами, он принялся читать заголовки.
«Я спал с тысячами женщин». «Алкоголь, секс и полный декаданс — все это было в нашей жизни». «Разбогатейте на файлообменнике». «Грех, азарт, стриптиз». «Вау! Красотка Эмма сбрасывает влажный бюстгальтер на наших страницах!» «Выиграйте компьютер!» «Скачивайте развлечения сами!»
Кристофер вздохнул.
Как мужчина — а газеты обращались именно к мужчинам, — он почувствовал, что его унижают, полагая, что он должен быть падок на подобные заголовки. Раз мужчина, значит, идиот. И дело не в том, что он против обнаженных женщин. У него дома тоже найдется пара журналов с замусоленными страницами, хоть этим он отнюдь не гордится. Что делать, он живет один.
Оскорбительным было то, что кто-то вот так бесхитростно пытается пробудить его самые низкие инстинкты. Взяв со стеллажа одну из газет, он раскрыл ее на первом развороте. В редакции одни мужчины. Интересно, что они за люди. Почему их ничего не волнует? А если волнует, то что? Как-то он позвонил в редакцию и спросил об этом.
— По требованию владельца мы обязаны тестировать, что именно заставляет людей выбирать газеты, — ответили ему тогда. — Глобальный кризис, к сожалению, продается не так успешно.
«Да, Еспер, — подумал он, — нелегко тебе придется. На заголовок „Еспер Фальк написал глубокий психологический роман“ едва ли сбежится толпа читателей».
Кристофер отступил на шаг сторону и остановился у полки с женскими журналами. «Выразительный взгляд — добейся его с помощью косметики!» «Головокружительный шопинг — 600 лучших покупок!» «Учись правильно ходить на каблуках!» «Стоит ли увеличивать грудь!» Уму непостижимо! Неужели все это раскупается? Неужели на свете так много женщин, которых удовлетворяет это чтиво?
В правом углу продавались журналы, предназначенные для девушек. «Следим за стервозными поступками знаменитых девчонок». «Голосуем за самую милую собачку Голливуда». «Семь ошибок, которые не позволяют тебе стать красавицей». «Приемы, против которых он не устоит».
В редакции одни женщины, за исключением одного мужчины, занимающегося техническими вопросами. Интересно, как эти женщины воспитывают собственных детей? Неужели они искренне верят в гендерные стереотипы и придерживаются их в своей семье или для них это просто работа, за которую им платят?
Ему снова пришел в голову вопрос: куда подевалась интеллигенция? Как случилось, что люди не думают о будущем, да и вообще почти ни о чем не думают? Почему некоторые принижают себя настолько, что считают, будто их действия не имеют никакого значения?
С тех пор как он лишился возможности усыплять сознание алкоголем, он с трудом выносил реальность. А может, временная отключка необходима мозгу, чтобы он мог не замечать окружающую глупость и имел силы надеяться?
— Вы стоите в очереди?
Очнувшись, он прервал свои рассуждения и начал выгружать покупки на ленту. Потом направился домой со свежим запасом полуфабрикатов. У него возникли новые идеи, настроение снова повысилось, и он мог вернуться к пьесе.
Вот и его дом впереди уже показался подъезд, и тут он все-таки решил включить мобильный. Три новых голосовых сообщения. Одно из театра — спрашивали, как продвигается работа. Второе от Еспера. Когда же он прослушал третье, время вдруг остановилось, он выронил пакет с продуктами и прислонился к стене дома.
Кто-то оставил завещание, где Кристофер указан как единственный наследник.
* * *
Запах яблока. Возможность протянуть руку, взять фрукт, поднести к лицу и окунуться в его аромат. Мгновенное перемещение в прошлое. Волшебные врата в страну, которая давно скрылась за дымкой изменчивых десятилетий и вдруг опять стала близкой и реальной.
Аксель Рагнерфельдт рассматривал зеленые яблоки, лежавшие в вазе. Для него расстояние до яблок было столь же непреодолимым, как и до страны их происхождения, указанной на маленькой, наклеенной сбоку этикетке. «Они наверняка не пахнут, — уговаривал он себя. — Их чем-то накачали и обработали, чтобы они смогли пережить кругосветное путешествие».
Они не такие, как яблоки его детства, заботливо собираемые с единственной растущей на их участке яблони, чтобы потом варить золотистый компот и сидр для праздников. Ухоженные грядки с картошкой, брюквой и прочими полезными растениями, среди которых изредка можно увидеть львиный зев, водосбор или фиалки. Мама, успевающая сделать тысячу дел, и отец, горделиво и умело орудующий молотком. Домик, медленно растущий под его грубыми руками. Эти шесть квадратных метров были им дороже самого роскошного дворца. Аксель вспомнил строчки из постановления: «Земельные участки по преимуществу предназначены для лиц, занятых физическим трудом, и других категорий граждан, проживающих в стесненных жилищных условиях».
«Раем» окрестили они этот расположенный неподалеку от их дома маленький оазис. Он был их спасением от тесноты крошечной однокомнатной квартиры, расположенной в одном из деревянных бараков между кольцевой дорогой и улицей Блекингегатан. Эти времянки строили после Первой мировой войны, чтобы оперативно решить проблему с жильем, но они простояли до самого конца шестидесятых.
