– Иди сюда… – прошипела она.
Хорек взвыл дурным голосом и попытался отползти от нее, потому что ноги его не держали. Но она-то видела, что сзади Хорька готовится схватить ее брат по крови. Он вцепился в шею жертвы сильными холодными пальцами, так что Хорьку показалось, что его сдавливают железные тиски. Он захрипел, но в это время его мучитель с криком отдернул руки. У Хорька на шее была серебряная цепочка. На бледных руках багровели две полоски ожогов.
«Серебро, – подумала девушка, – мы должны бояться серебра…»
Хорек не стал ждать, он крутанулся на месте и вылетел из кустов, после чего побежал так, как в жизни не бегал. Лысый человечек в очках уже уводил ту девицу к дому. Они ее упустили, но сейчас больше переживали за то, что упустили Хорька, который мог утолить их голод.
Приехала еще одна машина, из нее вышло трое здоровенных мужиков, нечего было и думать найти среди них жертву. Потом прошел мужчина с большой собакой, которая грозно рычала и пыталась броситься в кусты, с этими двумя им тоже не справиться.
Нужно было обязательно повстречать одинокого мужчину, тогда девушка запросто могла бы заманить его в темное уединенное место, а там уж…
Но первый же встреченный мужчина, увидев ее, резко шарахнулся в сторону, да еще и толкнул так сильно, что она отлетела и упала на землю. Если бы она смогла увидеть себя в зеркале, то поняла бы, от чего шарахнулся встречный прохожий. Грязная куртка, растрепанные волосы, явственный запах помойки, потому что они днем спали в подвалах. И темные страшные глаза, и кроваво-красные губы…
Они без толку пробродили до рассвета и пришли в тот самый подвал, мучимые голодом. Они готовы были уже выпить кровь какого-нибудь бездомного животного, но трехцветная кошка, увидев этих двоих, зашипела и выпрыгнула в окно, решив никогда больше не возвращаться в этот подозрительный подвал.
Девушке было плохо, но ее спутнику – еще хуже. Его бил озноб, ожоги на руках воспалились и горели огнем. Внезапно они услышали лай собаки и грозное мяуканье кошки.
Девушка выглянула из подвала и увидела, что та самая трехцветная кошка сидит на дереве, а внизу облаивает ее собачонка – небольшая, неизвестной породы, белая, с черными пятнами. Уши свисали по сторонам, одно белое, другое – черное.
Муки голода стали нестерпимыми, и девушка осторожно вылезла в окошко. Собачонка прекратила лаять и неспешным шагом отправилась по переулку.
Занимался рассвет, небо быстро светлело, бледная луна собиралась на покой. Нужно было спешить, нужно было успеть утолить голод, пока не взошло солнце.
В переулке не было ни души, девушка почувствовала сзади присутствие своего брата по крови. Собачонка, не проявляя признаков беспокойства, трусила впереди. Вот она завернула за угол, перебежала улицу и углубилась в проход между домами. Двое ее преследователей ускорили шаг – пора, удобный случай, там темно…
Они уже нагоняли собачонку, когда увидели впереди небольшой лесочек. А скорее всего, это был просто пустырь, поросший чахлыми деревцами. С одной стороны пустыря была ветка железной дороги, с другой – улица, третью огораживал глухой и высокий бетонный забор. Оттуда, из-за деревьев, слышался стук топора. И еще негромкий человеческий голос.
Двое переглянулись – кажется, им улыбнулась удача, кажется, у них появилась жертва, и они смогут наконец утолить свой страшный голод… Они крались бесшумно, заходя с двух сторон, чтобы не дать человеку ускользнуть.
На полянке в дальнем конце пустыря возле забора были навалены только что срубленные молодые деревья. Худенький подтянутый дедок в кепочке блином и аккуратно заштопанном армейском ватнике ловко орудовал топором, обрубая сучья. При этом он непрерывно разговаривал. Его собеседника не было видно, что насторожило двоих.
Оказалось, однако, что старик беседует с собачонкой. Она сидела на ломаной табуретке и внимательно слушала. Чуть в стороне дымил маленький костерок.
– Вот я и говорю, Ипатьевна, что дело свое ты понимаешь плохо, – сердился старик, – шляешься где-то, а положено тебе – нести караульную службу. И делать, что хозяин велит. Такой, Ипатьевна, порядок. Так положено.
Он взглянул на собачонку, убедился, что та слушает внимательно, и продолжил:
– Вот я, к примеру. Велит мне давеча наш-то, – старик мотнул головой в сторону забора, – велит мне деревья эти срубить. Это, говорит, непорядок, что возле забора насаждения, потому как если пожар, то нехорошо. И завсегда инспектор пожарный может прицепиться. Потому как работа у него такая. Ну, говорю, раз надо, значит, надо, отчего не срубить?
Дедок снова взглянул на собачку. Она внимательно слушала, свесив одно ухо.
– Только ему еще мало: ты, говорит, Михеич, эти деревца непременно поруби да поколи, у меня, говорит, на даче камин, буду ими камин топить. И опять я соглашаюсь, хотя если честно, то какой дурак осиной печку топит? Дрова нужно березовые использовать, а осина – дерево нехорошее, сырое, дымное. И противное оно. Вот летом – ель если от ветра шумит, то солидно, авторитетно, березка шелестит ласково, а на осине будто не листья, а крышки от банок жестяных – так и скрипят. Нет, я это дерево не уважаю, не зря говорят – Иуда на осине повесился…
Двое, затаившиеся в темноте, посмотрели друг на друга, и девушка махнула рукой – не пора еще, подойдем ближе, подождем более удобного момента.
Бестолковая собачонка и тут ничего не учуяла, прав был ее хозяин – караульную службу она несла из рук вон плохо. Вместо того чтобы поднять лай, она спокойно принялась выкусывать блох да слушала поучительные рассуждения старика.
– Но раз велит наш-то, – снова кивок в сторону забора, – осину ему поколоть – да с нашим удовольствием! – бубнил старик, тюкая топориком. – Потому что он – начальник, его слово главное. Вот если бы я был начальником, я бы ему приказывал. Но только я не хочу, мне и в сторожах неплохо. Работа непыльная, на свежем воздухе, опять же ночью спокойно, никто здесь не ходит…
Хрустнула ветка, и старик настороженно поднял голову. И увидел почти рядом странную девушку. Девушка была не в лучшей форме – темные глаза глубоко ввалились, сама бледная, и одежда на ней грязная, пахнет опять же плохо.
Старик ничуть не испугался, он при своей ночной работе повидал уже всякого.
– Ну, здравствуй, девонька, – сказал он, – погреться пришла? Садись ближе к огню. Сгони вон Ипатьевну – тоже мне барыня, на табуретке расселась! Вот закончу тут – чаем тебя напою с бубликами, а больше-то ничего нету.
Девушка ничего не сказала в ответ, а только шагнула ближе.
Ипатьевна неожиданно сорвалась с табуретки и залилась истеричным лаем. Причем облаивала не неизвестную девицу, а кого-то, кто затаился позади старика. Тот обернулся и увидел еще одного доходягу. Этот выглядел даже хуже девушки. Бледный, как покойник, глаза горят темным светом, сам весь трясется.
– Это чегой-то? – растерялся старик. – Это вы, ребята, зря надумали! У меня денег нету ни копейки, вы тут на дозу не получите! Нашли, понимаешь, кого грабить!
