Он уже хотел уйти, но тут вспомнил, что у него есть на канале важное, неотложное дело.
Надо найти ту актрисульку, с которой он болтал в день смерти Муратова, прижать ее к стенке и выяснить, кто заставил ее оторвать пуговицу от его пиджака.
В том, что это сделала именно она, Петр не сомневался. Кроме нее, просто некому. А когда он ее найдет, то вытрясет из нее имя убийцы Муратова. И тогда Катька может засунуть проклятую пуговицу себе куда хочет, его это не будет волновать.
Он ходил по коридорам, заглядывал в кабинеты, пару раз сунулся на съемочные площадки каких-то передач, но той девицы, Ляли или Лили, нигде не было.
С каждой минутой Петр злился на нее все сильнее: то она постоянно попадалась на его пути, а теперь пропала с концами!
И тут он наткнулся в коридоре на Славу Марчука, молодого режиссера, который снимал на одной из студий рекламные ролики. Слава считался у них восходящей звездой, отметился на двух фестивалях с эффектными короткометражками, удостоился двух благожелательных рецензий в прессе, поэтому держался независимо. Сейчас Слава куда-то шел быстрым шагом, на лице у него было выражение одухотворенной рассеянности, и он попытался проскочить мимо Петра.
Петр поймал его за рукав, затащил в угол и проговорил негромким начальственным голосом:
– Слава, постой, у меня к тебе один вопрос…
Марчук попытался вырваться, но Петр держал его крепко. Тогда Слава заморгал, словно пробуждаясь от творческого забытья, и удивленно протянул:
– А, это вы, Петр Федорович… извините, я вообще-то спешу, у меня сьемка в третьей студии… меня люди ждут…
– Подождут, – отрезал Петр. – Я тут одну девчонку ищу, она у тебя снималась в рекламе зубной пасты. То ли Лиля, то ли Ляля. Рыженькая такая, с веснушками.
– Рыженькая? С веснушками? – Слава изобразил умственное напряжение. – Не помню… много их тут – рыженьких, черненьких, беленьких… отпустите меня, а?
– Подождешь! Вспомни, как ее зовут! Она еще у тебя в рекламе произносит: иногда лучше чистить зубы, чем говорить…
– Ах, эта! – На лице Марчука проступило облегчение. – Так никакая она не Лиля и не Ляля, а Лина!
– Уже лучше, – похвалил его Петр. – А полностью как ее зовут? И где ее найти?
– Где найти – понятия не имею… а зовут ее… черт… как же ее зовут… Ангелина ее зовут! – вспомнил Марчук. – И фамилия такая жизнерадостная… что-то такое веселое…
– Веселое? – переспросил Петр, – Это как? Веселова, что ли?
– Да нет, почему Веселова… – Марчук наморщил лоб. – А, вспомнил! Субботина!
– Что же тут такого веселого?
– Ну, как же… суббота – веселый день, завтра на работу не надо… Петр Федорович, можно я пойду?
– Значит, Ангелина Субботина, – констатировал Петр, не отпуская Марчука. – А телефон ее у тебя есть?
– Нет, телефона нету…
– И как же мне ее найти?
– Да очень просто. Она же у нас деньги получала – значит, в бухгалтерии должны быть ее координаты!
С этими словами Марчук выскользнул из рук Петра и скрылся за дверью студии.
Петр проводил его неприязненным взглядом: он не любил всех этих творческих работников, которые воображают, что они тут самые главные, и позволяют себе свысока смотреть на владельцев канала. Однако нужно было довести дело до конца, и он поплелся в бухгалтерию.
Главбух Ирина Альбертовна встретила его как родного – видимо, до бухгалтерии еще не дошли слухи о собрании акционеров. Когда Петр сказал ей, что ему нужно, Ирина отложила квартальный баланс, над которым корпела, и открыла компьютерную базу данных.
– Субботина, Субботина… – бормотала она, просматривая списки. – Если она у нас получала какие-то деньги, она здесь обязательно должна быть… Ну вот, конечно, есть такая – Ангелина Субботина! Я же говорю, если получала деньги – я ее найду! – И с победоносным видом Ирина повернула монитор к Петру.
Он взглянул на экран и прочитал там имя и адрес – Можайская улица, дом семь, квартира четырнадцать.
– А телефона нет? – спросил разочарованно.
– Телефона нет, – Ирина развела руками. – Не знаю почему, сама удивляюсь…
– Ну, нет так нет, – Петр поблагодарил Ирину и покинул бухгалтерию.
Он решил найти эту Лялю, которая оказалась Линой, и покончить с этим делом. Тем более что других дел у него все равно не было.
Можайская улица находится в старом районе Петербурга, который старожилы города называют Семенцы – когда-то в этом месте располагались казармы гвардейского Семеновского полка. Сейчас этот район не считается престижным. Хотя он и близко к центру, но дома здесь по большей части неказистые, это не Петербург Растрелли и Воронихина, а Петербург Достоевского, с узкими кривыми переулками и дворами-колодцами, куда солнце заглядывает раз в году.
Петр остановил машину возле нужного дома, вошел в подъезд.
На подоконнике между первым и вторым этажами сидели двое – небритый мужик лет сорока в тренировочных штанах и пижамной куртке и долговязая девица в короткой юбке и ярко-красном облегающем свитере. Они курили и разговаривали.
– И что ты ей на это сказал? – спросила девица, провожая глазами Петра заинтересованным взглядом. – Ты ей сказал, что она недостойна твоего мизинца?
Ответа Петр не расслышал. Он поднялся на третий этаж, увидел квартиру номер шестнадцать и растерялся: на втором этаже были квартиры номер одиннадцать и двенадцать, значит, здесь должны быть тринадцатая и четырнадцатая…
Однако факты – вещь упрямая.
Четырнадцатой квартиры не было, сразу за двенадцатой шла шестнадцатая.
Петр растерянно огляделся и побрел вниз.
Те двое продолжали свою беседу.
– Нет, но ты ей хотя бы сказал, что у тебя – одна жизнь и что ее нужно прожить так… – тянула девица интонацией героини сериала.
Увидев Петра, она погасила окурок в консервной банке и с той же интонацией проговорила:
– Мужчина, что вы здесь ищете? Здесь не общественный туалет!
– Что? – раздраженно переспросил Петр. – Я четырнадцатую квартиру ищу, а тут за двенадцатой сразу шестнадцатая!
– А, так ты к Линке? – оживился мужчина в пижаме. – Так бы сразу и сказал, а то идешь как неродной! Это тебе нужно на четвертый этаж подняться, там будет коридор, по нему перейдешь на другую лестницу, а там уже и будет четырнадцатая!
– Так ты, значит, и к Линке бегаешь? – возмущенно воскликнула девица, развернувшись к своему собеседнику. – Я с тобой как с приличным человеком, а ты…
Петр не стал дослушивать сцену. Он поднялся на четвертый этаж. Там действительно обнаружился полутемный коридор, который вывел Петра на другую лестничную площадку, откуда выщербленные ступени вели вверх. Тут на Петра едва не налетела рослая костистая старуха с двумя тяжелыми сумками.
