Анжела открыла на звонок Петра, не спрашивая, кого там несет.
Она была в коротеньком халатике, голова обернута махровым полотенцем – видно, только что вышла из душа.
– Где Каринка? – прохрипел Петр, исподлобья глядя на девицу.
– А я зна-аю? – ответила та, лениво растягивая слова. – Смылась куда-а-то…
– Что значит – смылась? – переспросил Петр.
– То и значит! Вещички в сумку покидала – и чао, бамбино, сорри! А мне теперь одной придется за квартиру платить!
– А куда она смылась?
– А я зна-аю? – повторила Анжела свою, по-видимому, излюбленную фразу. – Я ее сторожить не обязана!
– Ты, шалава, говори, куда она уехала! – Петр набычился и двинулся на Анжелу с угрожающим видом.
– Опа! – девица попятилась, уперла руки в бока и крикнула через плечо: – Стасик, выйди-ка сюда на минутку, ты мне нужен как мужчина!
Из комнаты на этот призыв появился здоровенный небритый парень в майке и тренировочных штанах.
– В чем дело, птичка моя? – спросил он Анжелу.
– Да вот, приперся какой-то козел и грубит!
Стасик развернулся всем корпусом к Петру, смерил его взглядом и хрипло пробасил:
– Ты, мелочь винторогая, откуда вылез? Из какой вонючей дыры? Щас я тебя обратно затолкаю!
Петр попятился, осознав, что в этой ситуации ему не светит моральное удовлетворение. Но Стасик тоже не хотел упустить свой шанс: он схватил Петра за лацканы, как следует встряхнул и выкинул из квартиры, как мешок мусора.
Проутюжив лестничный пролет пятой точкой, Петр кое-как поднялся и доковылял до машины, проехал несколько кварталов и остановился около какого-то третьесортного заведения с гостеприимно открытой дверью, над которой светилась красноречивая неоновая надпись: «Последний приют».
Петр устроился на табурете за стойкой и заказал одну за другой две двойные порции водки.
Вскоре рядом с ним на таком же табурете появилась некая фея.
Фея была немолода и неказиста, но после еще двух двойных порций она показалась Петру довольно привлекательной и вполне могла сойти за спутницу жизни. Хотя бы на один вечер. Тем более что она, как никто другой, поняла моральные и физические страдания, которые испытывал Петр.
По крайней мере, так ему самому показалось.
– Понимаешь, Люся, – обращался Петр к фее, – я для нее все! Ну, вааще все! И деньги, и… деньги, ну и вааще все такое! А она мне пуговицей угрожает!
– Она – это кто? – вяло поинтересовалась фея, перемигиваясь с барменом и подливая Петру водку.
– Как – кто, Муся?! – удивлялся Петр такому непониманию. – Катька, конечно! Жена моя!
– Ах, жена… – тянула фея, наметанным глазом оценивая дорогой, хотя и сильно помятый костюм клиента и его итальянские ботинки. – Ну, жены – они все такие…
– Да, им только давай… представляешь, Дуся, она у меня все отняла и еще пуговицей грозится! – Петр уткнулся в шерстяную кофту феи и всхлипнул. – Вот ты, Нюся, – ты не такая! Ты можешь понять мужчину! Ты знаешь, что ему нужно!
– Конечно, знаю, – отвечала фея, вытирая мокрые губы Петра бумажной салфеткой. – Всем вам одно и то же нужно… только я не Нюся, и не Люся, и не Дуся, а Света!
– Света! – восхитился Петр. – Ты не просто Света – ты луч света в этом темном царстве! Ты понимаешь, как я страдаю! А она, Каринка, смылась, как только запахло жареным!
– Каринка? – вяло переспросила фея, снова наполняя стакан. – Ты же вроде говорил, что она Катя…
– Катя – это одно дело, а Каринка – это совсем другое! – глубокомысленно сообщил Петр и попытался выразительным жестом пояснить свои слова. При этом он потерял равновесие и едва не свалился с табурета. К счастью, опытная фея Света поймала его на полпути и усадила поудобнее.
– Ты не трепыхайся, – проговорила она строго. – Мне тебя с пола отковыривать неохота.
– Меня не надо отковыривать! Меня не надо поднимать! – воскликнул Петр. – Я сам поднялся! Они все врут, что это все мать! Я всего достиг сам!
– Сам, сам! – успокоила его фея. – А не пора ли тебе баиньки?
– Я сам знаю, когда и чего мне пора! – отмахнулся от нее Петр. – Я исключительно сам всего достиг, сам всего добился, а она теперь хочет отнять у меня канал!
– Кто – Карина? – переспросила фея без особого интереса.
– Карина? – Петр удивленно взглянул на нее. – При чем тут Карина? Катька, конечно! Я ей все, а она у меня хочет отнять канал! Ты только подумай, Люся!
– Я Света, – поправила его фея. – А ты не горячись так… канал-то, он никуда не денется, как протекал, так и будет себе течь…
Как видно, Света совершенно не разбиралась в сложных телевизионных проблемах.
– Как я могу не горячиться, если у меня отнимают канал!
– Какой канал – Обводный? – уточнила Света и покосилась на бармена. Тот мотнул головой, что следовало трактовать: «Клиент созрел!»
– При чем тут Обводный? – удивился Петр. – Кана-ал…
– Все тебе будет, – покладисто согласилась Света, – и канал, и канава, а сейчас нам пора домой!
Фея еще раз перемигнулась с барменом, взвалила Петра на свое могучее плечо и поволокла к выходу.
На следующее утро Петр проснулся от какого-то хриплого стона. Через некоторое время он осознал две вещи: во-первых, что стонал он сам, и во-вторых, что лучше ему было не просыпаться.
Ему было так плохо, что впервые за свою жизнь Петр Коваленко задумался о вечном.
Правда, мысли эти были недолгими, потому что на смену им пришел более практичный и насущный вопрос.
Петр попытался понять, где он находится.
Он явно был не у себя дома – не в просторной спальне, оформленной в японском стиле, не в собственном кабинете, обставленном добротной скандинавской мебелью, где ему приходилось ночевать в последнее время, с тех пор, как отношения с женой окончательно разладились.
Сейчас он лежал на продавленной тахте, застеленной несвежими простынями. Над ним нависал низкий потолок с трехрожковой люстрой.
Но самым главным в его нынешнем состоянии было жуткое похмелье. В голове перекатывались валуны и лязгали гусеницы тяжелых танков, перед глазами плавали цветные пятна, как на выставке художников-абстракционистов, на которую ему как-то пришлось зайти с матерью, а во рту был такой привкус, будто он только что вылизал мусорный бачок на Московском вокзале. Петру хотелось немедленно умереть или на худой конец выпить чего-нибудь бодрящего.
В этот ужасный момент дверь комнаты со скрипом открылась, и на пороге возникло существо женского пола.
Существо это телосложением напоминало борца-тяжеловеса на пенсии, а опухшее лицо носило следы долгой и тяжелой жизни и плохо смытой дешевой косметики.
