Вновь призвав дгагусси, дотошно выспрашивали. Объясняли, что требуется делать. Карлик кивал, светя остренькими клычками. Да, он все запомнил. Да, он пометит тропу, чтобы было удобнее идти, хотя дорога до Кхарьяйри не длинна, полтора дневных перехода, если дважды останавливаться на отдых. Да, он переговорит со своими рослыми друзьями, и через две ночи на третью, считая от сегодняшней, они откроют ворота; да, справиться со стражей его рослым друзьям вполне по силам. Да… да… да…
Потом Дмитрий сказал:
— За дело!
И время понеслось вскачь.
Сборы.
Ночь.
Смотр.
Ночь.
Сельва.
Едва заметные царапинки на коре бумианов. Отдаленный лай. Запах дыма. Кхарьяйри!
Как и сулил дгаго, добрались за полный дневной переход, успев отдохнуть на коротком привале, разбитом в трети пути от цели.
Бесшумно подобрались к воротам.
Залегли.
Все шло как по нотам. Ежедневная изматывающая муштра оправдала себя. Костяк, заботливо выпестованный Дмитрием, оброс мяском, мышцы налились силой; недавнее сборище храбрых, но плохо управляемых двали стало единым организмом, безотказно послушным воле вождя.
Все было бы хорошо, если бы не тонкоголосые оски-дгунья.
В обычное время охотник дгаа легко отгоняет эту звонкую нечисть, умащиваясь густым отваром ягод эгу, настоянных на приторно-сладких листьях молодого бумиана. Но в дни петушиного крика все иначе. Удушливый запах снадобья, ничуть не отпугивающий зверье, неизбежно привлекает внимание вражеских дозоров. А беспечный звон пирующей мошкары, напротив, лучшее из средств маскировки. Поэтому, готовясь выйти на тропу войны, терпеливый человек дгаа обильно натирает тело противно-липкой смесью ггуай, не отпугивающей, а привлекающей лесной гнус.
Наслаждаясь безнаказанностью, дгунья жгли и мучили.
Первые рои привязались к отряду еще на выходе из лагеря, и с каждым часом однообразно зудящее облако густело, а с наступлением тьмы мошкара обнаглела окончательно. От нее не было спасения. Люди с головой закутались в травяные накидки с капюшонами, но и это не помогало. Стоически терпя жгучие уколы живых игл, воины раздували ноздри и нетерпеливо поглядывали на командиров: ну что же вы? Приказывайте! Лучше поскорее в бой, чем лежать и ждать, заживо сгорая от укусов безмозглой мошкары…
Кудлатое фиолетовое облако задело луну. Стало темнее. А секунду спустя настороженная тишина лопнула.
Со звоном.
Сухими отрывистыми щелчками забили карабины, покатился частый автоматный треск, глухо ухнула ручная граната, почти сразу вслед ей рванула вторая. Неожиданная стрельба делалась все интенсивнее, вспыхнув где-то в центре Кхарьяйри, она стремительно перекатывалась к воротам, а спустя еще мгновение совсем рядом, почти над головами притаившихся воинов нгуаби застрекотал пулемет, методично полосуя селение оранжево-алыми бичами трассеров. Чуть приподняв голову, Дмитрий отчетливо увидел прерывистые вспышки ослепительно белого пламени, вспыхивающие на дозорной вышке…
Ворота не открывались, и не оставалось времени гадать, что к чему.
В поселке разгорался нешуточный бой, но нгуаби не мог поднимать в атаку людей до тех пор, пока там, наверху, не умолкая, била длинноствольная машинка, способная, вмиг развернувшись на трехногой турели, оплевать нападающих гибельным огнем. А между ней и людьми дгаа лежала только высокая, почти в два мужских роста изгородь из плотно переплетшего шипастые ветви кусачего кустарника.
— Сержант!
— Я! — Зрачки H'xapo вспыхивали и гасли в такт пулеметным очередям.
— Вперед!
— Хой, нгуаби!
Убийца Леопардов беззвучно сгинул во мраке. А спустя несколько безмерно длинных секунд в шум разгорающегося боя врезался истерически ликующий клич смерти.
— Ай-ий-я-ааааааа!
Вопль взмыл в темную Высь и распахнул ее настежь, выпустив из калитки, украшенной блестящими белыми звездами, стремительные черные тени, тихие и неудержимые, словно свита Ваарг-Таанги.
Одним гигантским прыжком, как деды и прадеды в страшные, давно минувшие ночи охотников за головами, урюки H'xapo перемахнули через высокую изгородь и за долю мгновения взлетели к дозорной будке.
Пулемет умолк.
Стронулись с места широкие створки.
И спокойный, ничуть не запыхавшийся сержант, на миг заступив путь дгаангуаби, первым ворвавшемуся в распахнутые ворота, сунул ему в руки неуклюжий ствол с тяжелым прикладом и круглым рубчатым диском.
— Держи, тхаонги!
Впереди, в смоляном провале улочки мельтешили частые огоньки выстрелов. Разбившись на тройки, люди дгаангуаби короткими перебежками двинулись им навстречу.
Послышались сдавленные восклицания, вскрики.
Из темноты вновь вынырнул Убийца Леопардов; рядом с ним — дгаго, по уши перемазанный липкой, кисло пахнущей жижей. Сейчас маленький человек выглядел не старым ребенком, а близнецом ратоборца H'xapo, уменьшенным вчетверо.
— В чем дело, дгаго? — Оторвав карлика от земли, Дмитрий встряхнул его, словно кутенка. — Почему вы не открыли ворота?.
— Мы не смогли… — маленький человек мотал головой, стряхивая кровь с бороды. — Мы собрались и пошли. Но нас заметили. У нас были только ножи и несколько копий, и мы попали под огненный ливень. Мои рослые друзья… они разбежались.
— Трусы! — презрительно бросил сержант.
— Нет! — На детской шейке вздулись жесткие мужские жилы. — Мои рослые друзья дрались храбро. Из сотни осталась половина!
— Сотня охотников не смогла захватить ворота? В глазах дгаго вскипели слезы.
— Нас заметили. Жагурайра учил своих ровесников ходить тихо. Но мои рослые друзья не дгагусси…
— Что?"
На несколько мгновений Дмитрий оглох и ослеп.
Ровесники? Карлик, проживший девять весен, пришел к нему от имени своих рослых ровесников Значит никто не ждет нгуаби в Кхарьяйри.
Значит…
…западня?
— Предатель! — Быстро соображающий H'xapo вскинул къяхх.
Дгаго оскалился, словно камышовый мйау.
— Нет! Жагурайра не предатель! Моим рослым друзьям надоело слушать, как отцы, говоря одно, делают другое. Слова, принесенные мною тебе, нгуаби, — это слова отцов. Но отцы не решились. Решились дети! — Клычки карлика блеснули сквозь тьму. — Убейте Жагурайру! Если мне не дано жить мужчиной, дайте счастье умереть по-мужски.
Убийца Леопардов опустил къяхх.
— Что делать, нгуаби?
— Атаковать! — Дмитрий встряхнул бьющегося в истерике дгаго, и клычки маленького человека клацнули. — Где дгеббе?
