– Грег, Суламифь права, – сказал Шибаев. – С Ириной нужно поговорить. Во всяком случае, попытаться. Только говорить буду я. Тебя светить не будем, – поспешно добавил он, видя, что Грег собирается возразить. – Ты у нас будешь… в засаде.
– На шухере, с биноклем и оптической пушкой, – добавила Суламифь. – В случае чего, вмешаешься. Если она снова распустит руки.
– Ладно, – неохотно согласился Грег. – Когда?
– Завтра, – ответил Шибаев, мечтая отделаться от него и остаться, наконец, одному.
– Утром!
– Утром она будет спешить на работу, – возразила Суламифь. – Лучше вечером.
– Вечером она сядет в машину и уедет, – сказал Грег. – Значит… – ненадолго задумался он, – …значит, нужно вывести из строя ее тачку. Чтобы она шла пешком. А в переулке Саша! А я в это время…
– Ага, проколоть шину, – голос Суламифи был полон сарказма. – Или сразу все четыре. Чтобы наверняка.
Шибаеву казалось, что он находится в театре абсурда. Он уже и не вмешивался. Суламифь, несмотря на свой скепсис, кажется, увлеклась. Грега несло.
– Ладно! – сказала, наконец, она, как припечатала. – Грег, пора домой. Завтра Саша тебе позвонит, дашь инструкции. А сейчас – бай-бай. – Она поднялась из-за стола.
– Мита! – воззвал Грег. – Детское время. Еще и… – он взглянул на часы. – …еще и двух нет. Мы ж не все обсудили. Мита, а?
– Я сказала, хватит! – Суламифь принялась с грохотом убирать со стола посуду.
– Ты очень изменилась, Мита, – с горечью сказал Грег. – Я помню тебя другой.
– Слушай, не морочь мне голову! – закричала она, швыряя тарелки в раковину. – Сколько можно!
– Ладно, – сказал Грег, выразительно глядя на Шибаева. – Саша, я позвоню завтра. Мита, несмотря ни на что, я все равно тебя люблю! И храню воспоминания о нашей любви.
– Пошел вон! – отозвалась Суламифь, не оборачиваясь.
– Уже, – ответил Грег, кивая Шибаеву на дверь. – Проводи, Саша, – сказал он, видя, что тот не двигается с места.
Мужчины вышли в прихожую.
– Ну все, Сашок, я пошел, – прошептал Грег. – Не обращай внимания, Митка классная баба, не знаю, что на нее нашло. Климакс, наверное. И Арик кровь пьет, тот еще тип. А другого просто нет. Я бы и сам, но, если честно, мне больше нравятся слабые женщины… молчаливые. Митка… она ж как полевой командир! Без суда и следствия, по законам военного времени… Так я завтра позвоню, жди! Мы возьмем ее тепленькой.
– Дай я, – Шибаев оттолкнул плечом Суламифь, мывшую посуду. Она молча уступила ему место. Он слышал, как она тяжело опустилась на табурет.
– Устала?
– Твой Грег меня достал, – ответила она. – Этот раздолбай приехал в шесть. И с тех пор не закрывал рот. – Помолчала немного и спросила: – А что у тебя? Я говорила, тебе еще рано выходить. Ты ж совсем зеленый, посмотри на себя. Болит?
– Не болит, – соврал Шибаев, едва державшийся на ногах. – Я тебе уже надоел, Мита. Извини, что так получилось. Свалился тебе на голову…
– Ты виделся с ней? – спросила она прямо.
– Да, – ответил Шибаев так же прямо.
– Понятно, – уронила она.
– Мита, ты хороший человек, честное слово, я не встречал таких, как ты. Ты очень красивая…
– Заткнись, – велела Суламифь. – Старая! С тобой я чувствую, какая я старая!
– Ты пацанка, Мита, – сказал Шибаев искренне. – Такие, как ты, никогда не стареют.
– Не свисти, – отозвалась она печально. – Если бы ты знал, Саша, как быстро все проходит. Вроде и не жила совсем. Нам кажется, что мы тут навсегда… у нас не так, как у других. Я ж не изменилась, внутри я такая же, как и была.
Она говорила ему в спину, а он делал вид, что моет посуду, понимая, что не нужно оборачиваться, не нужно отвечать, не стоит ни в чем ее уверять. Она говорит не ему, а себе. Звенела горячая струйка воды, он стоял неподвижно. Ему было жаль Суламифь. Ему было жаль Ингу.
Шибаев не числил себя в слюнтяях и всегда с чувством превосходства слушал Алика Дрючина, которому не везло с женщинами. В отличие от «розовых соплей» партнера по бизнесу, шибаевские отношения с женщинами были просты и понятны. Его работа требовала силы и жестокости, что отражалось на всем остальном. И, если супермен Алик только повторял, что «женщина должна знать свое место», то Александр жил именно по этой схеме. Вернее, он отводил женщинам определенное место в своей жизни, не позволяя переступать черту, за которой начинались разборки и выяснения отношений, скандалы и упреки. В системе его ценностей женщина занимала место где-то сразу после хорошо вычищенного оружия, от которого часто зависела его жизнь.
А потом случилась Инга. Появилась и сказала: «Привет!» И Шибаев поплыл. Такого страха за чью-то жизнь он никогда еще не испытывал. Он, не задумываясь, отдал бы свою взамен. Долгие часы, когда он метался по городу в поисках Инги, были самыми страшными в его жизни – он не ожидал увидеть ее живой. При его профессии любая привязанность – слабость, болевая точка, непозволительная роскошь. Инга лишала его сил. Он никогда раньше не думал, что способен так чувствовать.
Ему было жаль Суламифь. Не так пронзительно, как Ингу, – по-другому, с легкой примесью снисхождения и непонимания – почему она так трагически воспринимает свой возраст? Или они все так? Ответа у него не было. Женский характер никогда не являлся предметом его пристального внимания, как и у любого другого здорового самца, которому не нужно прилагать никаких усилий, чтобы завоевать женщину. Он не читал Бальзака или Жорж Санд, когда-то, в школе, еще просмотрел наскоро Мопассана, да и то обращал внимание совсем на другие вещи. Женский характер был для него тайной за семью печатями. Сейчас оказалось, что и его собственный характер для него полон сюрпризов. Он увяз в Инге, Суламифи, все валилось из рук, шло наперекосяк, что привело его к неутешительному выводу – или любовь, или дело. Некрасивая история с Лилей вдобавок… Персону Ирину с натяжкой тоже можно причислить к женскому полу – хотя такая, как она, даст фору любому мужику.
Полно бабья вокруг, любил повторять Алик Дрючин, а толку нету. Нерациональный пол.
Пора завязывать, думал Шибаев ожесточенно, рассматривая свои покрасневшие от горячей воды руки. Хватит «розовых соплей»! Хватит!
Суламифь вдруг обняла его сзади, прижалась лбом к спине. Шибаев замер от неожиданности. Потом повернулся, обнял ее в ответ. Оба молчали. Суламифь, кажется, плакала. Тихо, не всхлипывая, даже не дыша.
– Мита, – Шибаев оторвал ее от себя, заглянул в глаза. – Мита, ты… ты… я не стою тебя, честное слово!
Суламифь вдруг рассмеялась и отодвинулась от Шибаева.
– Дурачок! При чем здесь ты? Не обращай внимания, это я так… Ты мне в радость, просто я впервые поняла, что… А, не обращай внимания! – Она снова рассмеялась, вытерла рукой слезы. – Совсем плохая стала. Давай лучше выпьем за жизнь, черт бы ее побрал! Без Грега, а то у меня в ушах до сих пор звенит. Брось на хрен, я сама потом домою, вытирай руки и садись. В темпе! А то скоро утро.
