– Я боялась… – прошептала Инга.
– Ты боишься своего… друга? – Шибаев не смог заставить себя выговорить «бойфренда». У него мелькнула мысль встать и уйти, прекратить эту муку. Навсегда. И пусть живет, как хочет. Права Мита – птичка и рыбка могут полюбить друг друга, но где же им свить гнездо? Инга не вернется, сейчас он понял это особенно ясно. То, что случилось летом, напугало ее на всю жизнь. Она не вернется…
– Нет, – она мотнула головой. – Понимаешь, когда ты исчез, я попросила Его ночью… чтобы с тобой все было хорошо. Я сказала, что никогда с тобой не увижусь, лишь бы все было хорошо. Лишь бы ты остался жив.
– Кого попросила? – спросил озадаченно Шибаев. Ему показалось, что она заговаривается.
– Его, – она подняла голову к темному небу, где посверкивали острые звезды, едва видимые в городских огнях. – Мне было так страшно. Я проснулась и… стала звонить тебе. Но ты не отвечал. И тогда я попросила… – Инга говорила монотонно, словно во сне.
– Спасибо, – прошептал он. – Ты мой талисман!
Шибаев не был сентиментальным, никогда не говорил дамам, что любит, не умел читать стихи да и вряд ли их знал. Ему и в голову не пришло бы сказать женщине: «Ты мой талисман!» Но сейчас с ним была не просто женщина… С ним была Инга! Слово это родилось само, без всякого мысленного его участия. Родилось и вылетело на волю – «ты мой талисман»! Инга дышала ему в шею, и мурашки бежали по его хребту. Он поцеловал ее в макушку, она подняла голову. Прикосновение ее губ было как взрыв. Он рывком подхватил Ингу со скамейки, прижал к себе. Она обняла его под курткой, сомкнула руки за спиной.
Они целовались. Инга сидела у него на коленях, и Шибаев чувствовал тяжесть ее тела. Городские шумы отступили и превратились в ровный шелестящий далекий звук.
– Инга, – шептал Шибаев, отрываясь от нее на короткие мгновения. – Инга, девочка моя! Откуда ты взялась на мою голову? Я подыхаю без тебя, ты хоть понимаешь это?
Инга молчала, все сильнее прижимаясь к нему, целуя его лицо и глаза.
– Инга, Инга… Инга… Пошли!
Держась за руки, поминутно останавливаясь, они целовались, не в силах оторваться друг от друга. Брели к выходу из парка.
Им посчастливилось почти сразу поймать такси. «Бауэри, – сказал Шибаев. – На пересечении с Хаустоном». Это начало Чайна-тауна, и Шибаев помнил, что где-то там находился мотель «Сычуань пэлис», хозяин которого был замешан в торговле наркотиками. Шибаев участвовал тогда в полицейской операции вместе с Джоном Пайвеном. Хозяина арестовали, и мотель прикрыли. Шибаев от души надеялся, что ненадолго. Никакого другого места он не знал.
«Сычуань пэлис» был на месте – сверкал гирляндой разноцветных фонариков. Он сменил вывеску и назывался теперь «Голден дрэгон»
[25]
. В окне ресторанчика при мотеле белел плакат с меню и ценами. Через затемненное стекло было видно, что зал почти пуст. Мягко сияли разноцветные бутылки над стойкой бара.
– Подожди меня, – сказал Шибаев в небольшом холле. – Иди сядь!
Инга послушно отошла к дивану, но не села. Стояла, опустив голову, стараясь не бросаться в глаза. В таком месте она была впервые.
Шибаев расплатился с азиатом в черном костюме и при галстуке, тот положил на стойку пластиковую карточку – ключ – и произнес:
– Пожалуйста, второй этаж, налево. Комната двадцать два.
Они не стали ждать лифта и пошли по лестнице. Ступени скрипели под их ногами. Недлинный коридор был пуст и неярко освещен. С тех пор, как Шибаев побывал здесь в прошлый раз, здание отремонтировали и сменили обои и ковровую дорожку. Тогда она была красная, теперь желтая, под стать названию. Посередине коридора на узком резном столике у стены стояли пузатая лампа под желтым абажуром, разрисованная фигурками в ярких китайских одеждах, и красно-золотой пластмассовый дракон на черной подставке.
Шибаев отпер дверь и пропустил Ингу вперед. Нащупал выключатель. Вспыхнул свет.
Ничего лишнего: кровать – кинг-сайз
[26]
, накрытая желто-золотым покрывалом, телевизор на узком, вроде комода, шкафчике, такие же две лампы под желтым абажуром, как в коридоре. Тяжелый, тускло блестящий золотом занавес, наглухо закрывающий окно. Кресло в углу. Душноватый воздух, потертая недорогая позолота, у изголовья кровати – пластиковые картины с перламутром: стилизованные китайские хризантемы и пагоды. Дверь в ванную, стенной шкаф.
Инга стояла, растерянно озираясь. Шибаев раздернул занавес, поднял кверху раму. Пустая улица лежала за окном. Занавес шевельнулся от сквозняка, надулся парусом и осел плавно.
Шибаев повернулся к Инге. Она затравленно взглянула на него. От их вспышки в парке ничего не осталось. Он подошел к ней, обнял. Инга осталась безучастной.
– Отвезти тебя домой? – Он не придумал ничего лучшего. Инга казалась ему чужой, и он не понимал почему. Он испытывал смешанное чувство: желание и недоумение. Ему хотелось встряхнуть ее хорошенько, быть может, причинить боль. В женщине, стоявшей рядом, ничего не оставалось от той жизнерадостной Инги, которую он знал. Даже от той, что удирала от него по улице час назад.
– Что с тобой? – спросил он. – Что? Тебе не нравится комната? – На взгляд Шибаева номер был ничего, они же сюда не жить пришли, какая разница?
Она мотнула головой – нет! Подняла голову. Шибаев поразился – в ее глазах было отчаяние. Она заплакала.
– Инга, родная, девочка моя, что с тобой? – Он не знал, что делать.
– Я боюсь, – ответила она, всхлипывая.
– Чего ты боишься? – изумился он.
– Не знаю, – ответила она.
Он взял сумку из рук Инги, бросил в кресло. Осторожно снял плащ. Усадил ее на кровать. Опустился на колени, потянул вниз молнию сапог, снял один за другим. Приподнял длинную тяжелую юбку, прижался лицом к коленям Инги. Она обхватила ладонями голову Шибаева и сказала:
– Встаньте с колен, мой принц Ши-Бон. Я прощаю вас!
Она сказала это так… серьезно, без намека на шутку, и Александр, не терпевший фальши и театра, ответил вполне искренне:
– Спасибо. Я тебя тоже прощаю…
– Ши-Бон! – вскрикнула Инга. – Что это? – Она с ужасом смотрела на багровые побледневшие синяки на его теле.
– Упал, – ответил Шибаев. – Было темно.
– Как упал? Где?
– С лестницы в одном доме.
– Саша, тебя били? – Она провела ладонью по его груди.
– Уж сразу и били… Говорю, упал. Вам, девушкам, вечно всякие страхи мерещатся.
Инга пристально рассматривала его лицо, дотронулась пальцем до глаза. Синяк сошел от мази Суламифь, но след еще был заметен.
– Больно?
– Уже нет.
