– Не надо ничего пришивать, – остановила ее дочь. – Куртку я выброшу.
Вдоль глухой желтой оштукатуренной стены, отделявшей кладбище от проезжей части, тянулись озябшие кусты барбариса. На красных ветках кое-где еще оставались сморщенные ягоды. Голые бурые ветви плюща, обвившего стену, поседели от инея. Остановившись на обходной дорожке, Александра смотрела, как воробьи, налетевшие стаей из-за кустов, бодро прыгают среди могил, что-то склевывая с дорожек и холмиков, убранных венками из искусственных цветов и листьев.
Могила, в которую опустили после отпевания Марину, осталась на другом конце кладбища. Сюда Александра забрела, пытаясь утихомирить ходьбой тяжелые мысли, одолевавшие ее во время церемонии.
Народу на похоронах было ничтожно мало. Может, причиной тому стали предпраздничные дни, до Нового года оставалось чуть больше трех суток. Кто-то уехал из города, кто-то захлопотался или был вне досягаемости для звонка. Но Александра ожидала увидеть хотя бы два десятка родственников и друзей. А было всего шесть человек, включая ее саму. Кроме художницы, пришел Птенцов, поддерживаемый под один локоть Виктором, под другой – Еленой. Леонид с девушкой. И больше никого. Родители покойницы, люди уже очень пожилые и оба серьезно болевшие, на кладбище не явились.
Для Александры явилось открытием, что у сорокадвухлетней, умной, интересной в общении и внешне привлекательной женщины оказалось так мало близких людей, желающих проводить ее в последний путь. Она не знала, был ли у Марины после развода роман, наладились ли постоянные отношения с кем-либо, но теперь поняла, что та жила одиноко, замкнувшись в своей страсти к серебру, уничтожившей ее семью. «То, чему она отдавала душу и сердце последние десять лет, вытеснило из ее жизни всех! – с содроганием поняла художница. – Серебро стало ее страстью, любовью, дружбой, семьей. Хорошо еще, что пришел сын…»
Птенцов стоял все время, опустив глаза в землю. Виктор то и дело вздрагивал всем телом, глаза у него слезились, он был с похмелья. Елена, строгая и спокойная, в черном кружевном платке, накинутом поверх норковой шапки, время от времени чуть шевелила губами, словно молилась про себя. Сын Марины стоял в расстегнутой куртке, но холода будто не чувствовал. Его девушка жалась сзади. Она обмоталась шарфом и низко надвинула опушенный мехом капюшон, так что лица ее Александра не видела.
Заиндевевшие комья приходилось разбивать лопатами. Двое мужчин, закапывающих могилу, со скрежетом вонзали лезвия в смерзшиеся кучи вынутого грунта. Эти однообразные звуки и стук падавшей в яму земли наводили на Александру смертельную тоску. Леонид вздрагивал каждый раз, когда особенно крупный ком ударял в крышку стоявшего в яме гроба…
Птенцов еще по дороге из церкви к могиле спросил Александру, собирается ли она с подругой завтра посетить аукцион?
– Конечно, – ответила она. – Известно, куда подъехать?
– Я сам пока ничего не знаю…
Мужчина медленно переставлял ноги, опираясь на руку своей верной спутницы. Елена шла погруженная в раздумья и, казалось, к разговору не прислушивалась. Виктор отстал от маленькой процессии на несколько шагов.
– Все окружено большой тайной, – продолжал Птенцов. – Этим утром пришло с того же номера сообщение, что продавец в последний момент всех известит по телефону и назовет адрес. Я пытался перезвонить, надеялся, грешным делом, договориться еще до аукциона… С тем же результатом – номер тут же был заблокирован. Мне это нравится все меньше. Обычно такие вещи делаются в частной галерее, где, по крайней мере, есть гарантия, что тебе не перережут горло. Словом, это предприятие вызывает все больше подозрений.
– Вы ведь в курсе, вещь краденая…
Птенцов досадливо отмахнулся:
– Что с того? Большая часть вещей на таких мероприятиях краденая. Тут что-то похуже, может быть, готовится. Но я все равно поеду. В моем возрасте чего-то бояться уже глупо. Значит, и вы решились…
– Я буду там обязательно, – пообещала Александра. – Прошу вас, перезвоните, как только узнаете, где состоится аукцион!
– Могу даже заехать за вами, – любезно предложил Птенцов. – Все равно ведь отправлюсь туда на такси.
– Пожалуй… – колеблясь, ответила Александра.
Ее родители жили в спальном районе, Птенцов – в самом центре, и маневрирование между этими точками на машине в предпраздничный день грозило отменить их участие в аукционе вовсе. «Но если я сегодня не поеду домой, а разок переночую у себя в мастерской, до Ильинки будет рукой подать. Аукцион тоже наверняка в центре!»
К моменту, когда печальная церемония была окончена, Александра сама чувствовала себя оледеневшей, словно часть ее тоже скрылась под мерзлой землей, под двумя венками. Один принесла она, другой – Елена с Птенцовым. Попрощавшись у могилы, все двинулись прочь, порознь и в разные стороны, словно стремясь поскорее отделаться друг от друга. Александра пожала руку Леониду. Она искала слова, чтобы хоть немного поддержать парня, но тот смотрел в сторону, а когда женщина заговорила, с досадой мотнул головой.
…Поэтому она никак не ожидала услышать за спиной его голос:
– Постойте! Чуть вас не потерял!
Остановившись и обернувшись, художница увидела неподалеку Леонида. За ним спешила девушка. Она стянула шарф, закрывавший лицо, откинула на плечи капюшон, и теперь Александра могла ее рассмотреть. Пепельная блондинка, розовощекая, с вздернутым носом и серыми глазами навыкате, она была воплощенное здоровье. Однако, взглянув на нее, художница сразу поняла, отчего утонченная, нервная Марина невзлюбила избранницу сына. Они были словно с разных планет. Марина, ревнивая к своему ребенку, как многие разведенные женщины, явно не могла стерпеть этого несходства девушки с самой собою.
– Это Лариса! – Леонид взял спутницу за руку, и они вместе подошли к художнице. – Мы вас приглашаем в кафе. Помянуть маму.
– Да как же, конечно. – Александра разглядывала пару, и вдруг у нее вырвалось: – А знаете, вы похожи!
Парень с девушкой переглянулись. На лице Леонида появилась бледная тень улыбки:
– Чем это?
– Глаза похожи – форма, и цвет, и взгляд. Да уж поверьте, я художник, мне виднее.
– Ведь мы давно вместе… – пояснил Леонид. – Люди от этого становятся похожи.
– Что в вашем возрасте может значить слово «давно»? – улыбнулась Александра.
Художница и помыслить не могла, что сможет улыбаться сегодня. Но жизнь побеждала даже здесь, в печальной обители мертвых. По дорожкам врассыпную прыгали воробьи. Солнце, внезапно сверкнувшее сквозь расступившиеся тучи, золотило отсыревшую стену, скользило по сизым от изморози плетям облетевшего плюща, бледным золотом светилось в светлых волосах девушки…
– Идемте, помянем вашу маму.
Она сказала «вашу», адресуясь больше к молодому человеку, но у Ларисы внезапно задрожали губы и увлажнились глаза. Леонид обнял ее за плечи:
– Идемте. Тех троих я не хотел звать, подождал, чтобы ушли подальше. Я хотел поговорить с вами… О маме.
