– Да разве это возможно? – спросила художница вновь, не услышав ответа. – Как такое могло произойти?
– А об этом вам лучше знать, вещь-то ваша! – Виктор застегивал кнопки на куртке, наискось, наугад. – Когда я понял, что это была не та женщина, которая с погибшей в поселок приехала, а одежда-то на этом ряженом мужике ее… Ну, я понял, что мне близко к этому делу прикасаться нельзя и от всех своих слов отказался. Уехал бы и из поселка, если бы мог, хоть на время, только некуда. А тут еще вас увидел на станции, по куртке и узнал. Решил догнать, все рассказать.
– Это совершенно бессмысленно… – с запинкой ответила женщина.
– Почему? – тревожно спросил Виктор. – А мне все ясно! Тому, кто надел вашу куртку, хочется, чтобы все подумали на вас как на убийцу! Но теперь-то ничего не выйдет, раз я отказался!
К столу подошла девушка в красном форменном фартуке и принялась убирать посуду. Александра взглянула на часы. «Половина третьего! Родители меня, наверное, уже и не ждут! Даже не звонят, значит, не верят, что я сдержу слово и вернусь засветло!»
– Ну вот что, – внезапно севшим голосом проговорила она. – Мне действительно пора бежать. Идемте на улицу, договорим по дороге. Мне в метро, а вам?
Мужчина неопределенно мотнул головой, что могло означать и «да», и «нет». Они вышли и направились в сторону подземного перехода. Александра то убыстряла шаг, почти бежала, то останавливалась. Виктор покорно следовал за нею, словно прикованный невидимой цепью.
Услышанное поразило художницу. Она поверила этому человеку, несмотря на то что видела его впервые, да и все, что знала о нем, никакого доверия вызвать не могло. У нее и в мыслях не было, что он сплел историю ради того, чтобы заполучить завтрак и кружку пива. «Он ведь забрал показания рано утром, еще со мной не увидевшись и ничего от меня не поимев… Забрал из страха ввязаться в историю с тем неизвестным мужчиной, который, быть может, живет с ним по соседству… И пусть обо мне он думал в последнюю очередь, все равно, догнал же, поговорил… Нет, он не врет! Но куртка… Как это могло случиться?»
Уже на ступенях, ведущих в подземный переход, к станции метро, она остановилась. Следовавший за ней мужчина тут же остановился тоже, словно был ее тенью.
– Вы не могли ошибиться? – отрывисто спросила она.
И хотя он промолчал, ответ Александра прочла в его взгляде и больше не переспрашивала. Задумавшись на минуту, она нерешительно произнесла:
– Я, наверное, приеду к вам в поселок на днях… Это все нельзя так оставить. Где вы живете? Мы сможем увидеться? Вы знакомы с Еленой? С Птенцовым?
Виктор неопределенно пожал плечами. Он словно лишился дара речи, разом утратив свою разговорчивость. В его взгляде вновь появился страх, так поразивший ее при встрече.
– Вы сами понимаете, мне нужно выяснить, кто это мог быть… Как он проник в дом, взял мою одежду… Я ночью выходила из дома, а когда вернулась оставила куртку рядом с кроватью, хорошо помню! И утром она была на месте. Значит, этот человек пробрался в комнату, где я спала. Убийца, понимаете?! Смотрел, как я сплю… И никто из хозяев его не видел!
Александру душил страх, она едва говорила, слова срывались с ее губ беспорядочно, почти наобум. Художница уверяла, что попытается выяснить правду, но на самом деле ей вовсе не хотелось возвращаться в поселок. Она смертельно боялась этого.
Виктор стоял потупившись и рассматривал снежную слякоть на ступенях. Толпа рекой текла вокруг них, низвергаясь в подземное русло водопадом, но они не замечали ее кипения.
– Не стоит приезжать, – внезапно буркнул Виктор, глядя куда-то в сторону.
– И выяснять не стоит?
– Именно, – все так же напряженно и натянуто подтвердил мужчина. – Не надо. Вас ведь теперь полиция не тронет… Зачем вам эта история?
С захолонувшим сердцем художница воскликнула:
– Вы что-то еще знаете! Знаете! Кто вас ко мне подослал?!
Не ответив, Виктор развернулся и спустя несколько мгновений пропал в толпе. Александра искала его взглядом, но он растворился в массе спешащих людей.
Ее никто не упрекнул за то, что она вернулась поздно. Напротив, родители обрадовались, и Александра поняла, как мало надежд они питали на то, что она сдержит слово и проведет остаток дня с ними. Мучаясь угрызениями совести, она соглашалась на все их предложения.
– Мать хотела пойти в кино, – говорил отец, – но теперь хороших фильмов мало показывают. Ничего не выбрали.
– Можно было бы погулять в парке, – предлагала мать, – но погода не очень. Холодно, и ветер. А ты чего бы хотела?
– Я как вы, – покорно отвечала на все Александра, чем вызвала, в конце концов, недоумение родителей.
– Да что с тобой случилось?! – воскликнула мать. – То из-за чепухи готова с нами поссориться, то со всем подряд соглашаешься! Ты не заболела?
– Правда, вид у тебя вялый, – подхватил отец. – Может, лучше дома отлежишься?
Но художница сама настояла на совместном выходе «в свет». Такая возможность не представлялась очень давно, да и впредь будет выпадать не часто, думала Александра. «Если я сейчас все отменю, потом горько пожалею!»
Они остановились на компромиссном варианте и отправились гулять в новый торгово-выставочный центр неподалеку от дома. Мать хотела взглянуть на сувениры, до которых была большая охотница. Отец отнесся к идее равнодушно. Александра вполне убедительно изображала заинтересованность, хотя никакого интереса эта прогулка в ней не будила. Художница никогда не бывала в местах, где торговали новодельным ширпотребом, выдаваемым иногда за «искусство». Все ее маршруты были давным-давно определены и расписаны.
«Антикварный магазин, лавка художника, аукцион, аэропорт, выставка, музей, частный салон… Вот и все, уже много-много лет!» Она бродила вместе с родителями по теплым, светлым, блистающим стеклом и неоном галереям центра. Поднималась в лифте, похожем на хрустальный гроб, в котором спала Белоснежка. Останавливалась у мраморного фонтана (из поддельного мрамора, как сразу определила Александра), в котором плавали золотые рыбки. Этот мир, начищенный, сверкающий, подчеркнуто сытый и благополучный, так отличался от ее собственного мира, где не было места лоску и глянцу, что казался Александре сном. Здесь все было чужим и странным и казалось ей ненужным. Магазины, набитые вещами, ни одной из которых ей не хотелось иметь, тянулись бесконечными рядами, сплетались кольцами, уходя все глубже под землю, словно змеиная нора… На самом нижнем уровне художница вдруг ощутила приступ удушья – сказалась накопившаяся усталость и нервные потрясения последних дней. Отец заметил ее бледность и встревожился:
– Тебе дурно? Идем наверх!
– Сейчас пройдет. – Александра провела рукой по увлажнившемуся лбу, пытаясь усилием воли отогнать дурноту.
– Ты точно больна! – воскликнула мать. – Взгляни на меня! – И, когда дочь последовала ее просьбе, с неожиданным удовлетворением констатировала: – Так я и знала, ты заболела! Потому что шатаешься Бог знает где, спишь в холодных сырых углах… До чахотки недолго! Немедленно возвращаемся!
