Она задавала себе этот вопрос не в первый раз. Он мучил ее, Александре казалось, что, будь у нее ответ, это бы многое прояснило. «Я вот исключаю самоубийство, не хочу даже думать об этом, а как знать… Что сорвало ее на рассвете, погнало обратно в Москву? Мы не были близкими подругами… Она знала обо мне немного, я о ней не больше…»
Расставаясь, художница обменялась с Еленой телефонами. Та обещала позвонить, как только переговорит с полицией. «Неужели они еще не приехали?! – Александра взглянула на часы. – Три с минутами. Позвонить самой?» Томясь неизвестностью, она решилась и набрала номер Елены. Женщина ответила сразу. Голос звучал приглушенно:
– Сейчас выйду… Погодите…
Спустя несколько секунд в трубке раздался скрип и стук закрывшейся двери, и Елена заговорила громче:
– Павел в соседней комнате, мог слышать. Я в сени вышла.
– Вы ему не сказали?
– Завтра. Подготовлю чуть-чуть. Да как и говорить такое, не знаю.
– А как подобные вещи говорят? – вздохнула Александра. – Их просто говорят… Нельзя же молчать. Тем более они давно друг друга знали…
– Я просто не представляю, какими словами… – Елена откашлялась. – Как сказать, что Марину убили?
У художницы потемнело в глазах. Последнее слово прозвучало в трубке совершенно отчетливо, и все же сознание отказывалось его воспринимать. Собеседница замолчала.
– Убили?! – опомнившись, воскликнула Александра. – Это не несчастный случай?!
– И не самоубийство, – мрачно ответила Елена. – Ее толкнули под поезд. Свидетель нашелся. Правда, ему очень-то верить нельзя, редко бывает трезв… И утром был с хорошего похмелья… Но, в общем, в своем уме пока, чертей не ловил, и непохоже, что соврал ради красного словца.
– Это ужасно… Кто ее толкнул?! Зачем?!
– Зачем под поезд толкают… Чтобы убить, понятно. Да, вот еще…
Елена, не договорив, замолчала, будто проглотила окончание фразы. Александра, уничтоженная последней новостью, сделавшей утреннюю трагедию еще страшнее, не переспрашивала. Она была оглушена, сбита с ног известием, словно ее саму толкнули под мчащийся громыхающий состав, без остановки минующий станцию, затертую между заснеженных лесов.
– Вам, наверное, позвонят из полиции, – произнесла Елена странным, замороженным голосом. – Я дала им ваш телефон.
– Пусть звонят, конечно, – откликнулась Александра. – Только я ничего не видела… Я ведь спала…
– Тут такое дело… Этот Виктор, единственный свидетель, говорит, что Марину толкнула под поезд женщина.
– Как?! – вскрикнула Александра.
– Врать ему вроде незачем… – В трубке послышался горестный глубокий вздох. – Он подошел, когда полиция уже уезжать собралась. Тело увезли, народ весь разошелся. Никто его за язык не тянул. Говорит, шел утром рано к станции, а впереди – две женщины, говорили о чем-то. Вполне себе по-дружески. А потом, когда появился поезд, они остановились и стали пережидать. Женщина, которая была в красной куртке, вдруг толкнула другую, и та упала между двумя последними вагонами…
– А куда делась эта женщина в красной куртке?!
– Виктор говорит, убежала.
– Что же он сразу в полицию не позвонил?! И к телу не подошел?! Может, Марина была еще жива?!
– Я же говорю, – голос Елены зазвучал раздраженно, словно ей надоело удовлетворять мелочное любопытство собеседницы, – Виктор пропойца, человек слабый, больной. Ему уже многое все равно. К тому же он предпочитает ни во что не ввязываться. Заговорил хотя бы, и за это спасибо.
– Спасибо-то ему, спасибо, но получается, Марина с кем-то встретилась в поселке утром? – недоумевала Александра. – Раз они с той женщиной мирно беседовали, значит, не в первый раз виделись… У нее были еще знакомые, кроме вас?
– Никого. Только мы с Павлом… Еще вы.
– Ну, я не в счет, – начала было Александра и вдруг умолкла, внутренне похолодев.
Внезапно ей стала ясна причина настороженности собеседницы, еще утром такой сердечной. Взгляд художницы зацепил куртку, наброшенную на спинку стула, придвинутого к батарее. Она повесила ее на просушку, едва вернувшись.
Красная отсыревшая куртка.
– Вы еще тут? – спросила, снова откашлявшись, Елена. – Я раздетая вышла в сени, не могу тут долго стоять. Вы все поняли?
– Что я должна понять? – как во сне, с запинками проговорила Александра.
– Ну, когда вас расспрашивать начнут… Будьте готовы ко всякому… Поаккуратнее там…
– Послушайте, – художница окончательно пришла в себя. – Мне кажется, вы вокруг да около ходите! Лучше сказали бы прямо, неужели вы думаете, что я могу иметь к этому убийству какое-то отношение?! У меня красная куртка, уже три или четыре года одна и та же, ее вся Москва знает, ну и что?! Других красных курток на свете, что ли, нет?!
– Будет вам, – с укоризной протянула собеседница. – У меня в мыслях такого ужаса не было. Просто Виктор все твердил про эту женщину в красной куртке и сейчас, наверное, ходит всем рассказывает… Сегодня он герой дня, ему всякий нальет! А ведь люди видели, как вы были одеты… Я наших поселковых сплетников знаю, им дай только палец, они всю руку…
– Какой палец?! – вспылила Александра. – То, что я была одета в красную куртку, не повод обвинять меня в убийстве! Это нелепость, глупейшая, неслыханная! Я вообще спала, когда Марина ушла! Вы же видели, что она ушла одна!
– Что она ушла со двора одна, я видела, – по-прежнему с упреком в голосе ответила Елена. – А вот что вы в это время спали – нет.
Александра онемела. Она отказывалась верить услышанному, но сильно забившееся сердце уже подавало сигналы паники.
– А вы не обижайтесь, – примирительно говорила тем временем Елена. – Я вас вчера впервые увидела. Павел вас тоже не знает. Утром Марина как с цепи сорвалась, убежала на станцию… Вы к нам через полтора часа только вышли. Вот все, что знаю. И еще одежда эта, будь она неладна… Задумаешься…
– Вы, значит, думаете, что я пошла вслед за Мариной?! – художница говорила с трудом, давясь словами. – Разве я могла пройти мимо вас, через кухню, незамеченной?! И потом еще вернуться?!
– А из комнаты, где вы ночевали, есть выход на заднее крыльцо, – невозмутимо ответила женщина. – И там не заперто. Мы редко запираемся. Да мы с Павлом и не сидели все утро на кухне. Проводили Марину, он снова прилег у себя, а я в своей комнате белье гладила…
– Но вы же сами не верите в то, что я могла это сделать!
Произнеся последнюю фразу, Александра сама почувствовала ее беспомощность. Молчание, бывшее ей ответом, звучало очень красноречиво. «А почему, собственно, она должна мне верить? Елена говорит сущую правду. Я для этих людей – никто, чужак, они не знают обо мне ничего. Имеют право думать, что им угодно. Тем более такое жуткое стечение обстоятельств…»
