Выпив и размякнув, он Фиме посочувствовал и
поучил его жизни, и согласился помочь ему в осуществлении мечты — доставании
модного заграничного пиджака.
За пиджак он получил более, чем рассчитывал, и
через недельку также более получил за шуйзы — дивные такие туфельки на
толстенном микропоре.
Если на свете и затаился где-либо в темноте
шофер, не любящий левых денег, так это был не тот парень. Поднатужившись в
арифметике, он вычислил, что его заработок удваивается, и испытал к Фиме
бережливое уважение. Совместное питье вскоре кончилось, чего нельзя сказать о
совместном бизнесе.
Кстати, шофер вскоре пить тоже бросил, как это
ни смешно. Поскольку портят человека, как признали наконец и на родине
социализма, не деньги, а их отсутствие, то шофер с деньгами вдруг ощутил
реальность, так сказать, голубой мечты любого, опять же, шофера, — иметь
собственный автомобиль, купил на фарцованные деньги «Победу», переехал в одну
из первых в Ленинграде отдельных кооперативных квартир и стал до невозможности
порядочным гражданином. Он и поныне жив, на пенсии уже, живет у метро
«Электросила» и по воскресным утрам, опохмеляясь у пивного ларька (уж субботняя
банка — это святое), все порывается рассказать какому-нибудь новичку о Фиме как
примере гениальности и масштабности личности, несмотря на национальную
ущербность.
А шмотки он сдавал, после первых встреч, уже
не самому Фиме, а «мальчику», из улично-ресторанных бездельников, которого
Фима, опять же, хорошо угостил, и повторил, и предложил в третий раз, но
сначала — рассчитаться невинной переноской невинных вещей до парикмахерской,
где портфель с барахлом был отдан расторопной мастерице. Первая цепочка
заработала: Фима лишь получал от парикмахерши процеженные деньги, которые и
распределял по справедливости между всеми трудящимися в этой маленькой фирме.
Цепочка, естественно, попыталась отделаться от
босса как от нахлебника и захребетника и утаить груз, но на то и босс, чтобы
уметь ремонтировать цепочки: мальчик, конечно, отнюдь не хотел знакомить шофера
с парикмахершей, чтоб не стать ненужным самому, и именно он-то, связующее
звено, возомнившее себя мозгом, был по безмозглой-то голове и другим нежным
органам жестоко отметелен приблатненным с Фиминого двора (и вся-то любовь за
две бутылки, а бойцу одно удовольствие) и предупрежден о неполном служебном
соответствии: в следующий раз вообще в канал сбросят.
И к первой цепочке стали быстро подсоединяться
разнообразные другие: фирма превращалась в концерн.
Рисковые одиночки поняли и оценили
преимущества организации труда и гарантированного заработка. Ершистых карали
беспощадно. Нищих уличных милиционеров купили на корню: в такие мелочи Фима
быстро даже перестал вникать.
6. Мы рождены, чтоб сказку сделать былью
И вскоре это выглядело так:
К дому двадцать два по Восьмой линии
подваливал сияющий интуристовский автобус. Оттуда выходил вальяжный молодой
человек с двумя чемоданами, поднимался на второй этаж и звонил в дверь Фиминой
квартиры. Дверь распахивалась — и он оказывался в приемной, где за огромным
столом сидел другой вальяжный молодой человек. Последний бегло смотрел на
содержимое чемоданов и швырял их в угол, из ящика стола доставал пачку денег и
швырял посетителю. Дверь захлопывалась, автобус уезжал.
Квартира сияла простором. Соседи были выселены
посредством дорогой комбинации: дом поставили на капремонт, указанным жильцам
предоставили новую (лучшую) жилплощадь, после чего новая комиссия признала дом
годным без капремонта, а негодными объявила только их комнаты, каковые Фима и
отремонтировал, оставшись хозяином двухсотметровых хоромов.
Продукты привозились исключительно с рынка и
кладовых Елисеева.
В подъезде дежурила пара денди с широкими
плечами.
Два телефона звонили круглосуточно и говорили
непонятным разведческим языком.
А в маленькой задней комнате, привычной с
детства, сидел Фима в дешевом костюмчике фабрики Володарского, в скороходовских
туфлях, с часами «Победа», и координировал движение маховика.
Он не изменил своих привычек ни в чем. Мало
ел, практически не пил, тихо и вежливо разговаривал, и только для передвижения,
абсолютно необходимого в деле, купил старый подержанный «Москвич».
Милиционер на углу пытался отдавать ему честь.
Через неделю льстивого милиционера перевели в Москву. Милиционерам вообще не
полагалось знать о существовании Фимы Бляйшица. На то были мальчики.
7. Шляпа
Тем временем «открыли» финскую границу — для
финнов сюда, но уж не нашим туда, ясно. И водкотуристы валом повалили в Питер
отдыхать на уик-эндах от своего полусухого закона. Общение с иностранцами
росло, и Фима рос вместе с ним.
Среди прочих инспекторских вылазок отправился
он по весне на Выборгское шоссе, где подвижные пикеты его мальчиков
останавливали и трясли автобусы с финнами, снимая сливки еще до города, прямо
после границы.
Он оставил «Москвич» на обочине перед
поворотом и закурил за кустиком:
Первый мальчик сидел с бутылкой наготове в
коляске мотоцикла, а второй поворачивал на костерке шашлычки.
Автобус показался, мальчики приветствовали,
лица за стеклами радостно оживились и готовно откликнулись на приглашение к
десятиминутному пикничку, прямо так, запросто, без потери времени и без всяких
хлопот и расходов. Шофер принял полтинник, в багажнике люльки открылся ящик
водки, и интернациональное братание на лоне природы естественно перетекло в
алкогольно-вещевой обмен.
Фима утвердительно кивнул и направился обратно
к машине.
Но в последний момент глаз зацепил что-то,
заинтересовавшее его.
Из автобуса вывалился здоровенный дородный
мужичина, розовый от свинины и пухлый от пива. Замшевые шорты обтягивали его
откормленные ляжки, а клетчатая безрукавка — нуждающуюся в бюстгальтере грудь.
Он был похож скорее на тирольского немца, нежели на турмалая. Он и оказался
тирольцем, а в Финляндии просто гостил.
А на голове у упитанного тирольца была шляпа.
Это была не простая, а какая-то необыкновенная
шляпа.
Она была белая, как синий снег, и поигрывала
искристой радугой, как бриллиантовое колье королевы. Драгоценным муаром
опоясывала ее орденская лента, и горделиво подрагивало стрельчатое рыцарское
перо, горя алым знаком доблести. Короче, какая-то офигенная шляпа.
Фима задумчиво вернулся на свой наблюдательный
пост.
