Рано утром на виллу «Незабудка», где мирно почивали все
участники ночных посиделок, позвонил переполошенный Шадькович, он же Доктор. Он
разыскивал Цветкова, который всю ночь отслеживал контакты Вернера. Узнав, что
Сергея еще нет, Доктор потребовал к телефону кого-нибудь «из начальства».
Работа всегда стояла у Юрского на первом месте, вот и сейчас, оставив в постели
сладко спящую Ренату (с течением времени он перенес свои симпатии с матери на
дочь, тем более что на Инну у него никогда не хватало сил: она способна была и
жеребца уморить, и с годами ее аппетиты ничуть не ослабели, Грабов, бедняжка,
выходил из ее спальни с таким лицом, словно всю ночь старинной сохой поле
пахал, а не женщину ублажал), он подошел к телефону и услышал следующее.
Около пяти часов утра к Шадьковичу, который вернулся после
слежки за Вернером и только-только смежил усталые вежды, ворвался смертельно
пьяный Дмитрий Аксаков, он же Хромой, и заявил, что убил свою жену. За измену!
Она, тварь этакая, спуталась со своим кузеном-французом. Дмитрий получил об том
анонимное письмо от человека, который не раз видел, как Татьяна бегает к Алексу
Ле Буа на любовные свидания в его квартиру близ площади Мадлен.
– Кто это, Шопенгауэр, что ли, сказал: в Азии, мол, живут
обезьяны, а в Европе – французы? – сквозь пьяные слезы выкрикивал Аксаков. –
Ненавижу, все они с-су-ки! Убил Таньку! Убил!
Ошарашенный Шадькович как-то не сразу собрался с мыслями и
тупо слушал, не представляя, что делать. Бежать в полицию? Телефонировать
Цветкову? Гаврилову? Еще такого скандала «Обществу возвращения на родину»
недоставало!
Прорыдавшись, Аксаков утер слезы и сопли и сообщил, что жену
свою он убил… бы. Да, непременно убил бы, кабы успел! Но как только он начал
предъявлять Татьяне анонимку и обвинять ее в измене, как она ринулась к
телефону и позвонила любовнику. Пока обманутый муж и преступная жена
громогласно скандалили, Алекс быстрее ветра примчался на своем «Ситроене»,
посадил туда Татьяну и Риту, как были, без всяких вещей, только документы
прихватил, – да и был таков. А Аксакову только и осталось, что без толку махать
своим револьвером… который, кстати, оказался не заряжен.
Потрясая оружием, Аксаков выбежал на улицу, но жены и дочери
уже и след простыл. С горя он отправился обходить все ночные питейные заведения
подряд, какие только встречались ему по пути к Шадьковичу. И когда добрел до
его дома, был уже мертвецки пьян. У Аксакова только и хватило сил рассказать
Доктору эту ужасную историю, а потом он рухнул на продавленный диван, служивший
хозяину ложем, и крепко уснул, предоставив, таким образом, Шадьковичу выбор:
улечься спать на полу или бдеть возле спящего на стуле.
Тот нашел третий вариант: отправился названивать
вышестоящему начальству.
Выслушав Доктора, Гаврилов надолго замолчал, прижав к уху
трубку и не зная, как все случившееся понимать.
Да, вот это самый настоящий удар судьбы…
Первой мыслью Юрского было, что Аксаков, тварь такая, вновь
себя показал как самый скользкий угорь из всех известных науке скользких угрей.
Может быть, в бистро на набережной Лувра он поверил именно Ренате, а не
Цветкову, вот и принял меры по спасению своей семьи? Но нет, нет, вряд ли, тут
же возразил себе Юрский. И угри тут ни при чем. Во-первых, поверив «несчастной
девушке», он упрятал бы жену и дочь так, чтобы их нельзя или трудно было найти,
а Ле Буа проследить легко. Во-вторых, спасая семью, Аксаков непременно занялся
бы и собственным спасением (своя рубаха ближе к телу, сие для Юрского было
истиной непреложной, однозначной!), а он сам приполз к черту в зубы – сдался
Шадьковичу-Доктору, у которого было твердое задание: уничтожить Хромого при
малейших метаниях с его стороны.
Но в том-то и штука, что никаких метаний не было.
Юрскому очень не хотелось верить Аксакову, именно поэтому он
решил встретиться с Лидией Николаевной (Бланкой) и выяснить доподлинно, что
именно происходило той ночью. Он знал, что Лидия не сможет ему соврать, а если
даже попытается, он мигом распознает ложь.
Но ее ужас перед внезапным развалом семьи был совершенно
неподдельным. События обрушились на нее, словно гром среди ясного неба: спала
она себе, спала, как вдруг гудение голосов в соседней комнате, где находились Дмитрий
(Лидия Николаевна не слышала, когда вернулся зять) и Татьяна, стало все громче,
а потом перешло в крики – ужасные по своей грубости и мещанской сути. Лидия
какое-то время слушала, не веря ушам, не в силах сообразить, снится ли ей
кошмар или все происходит наяву, потом набросила халат и вышла сказать Дмитрию,
что он просто пьяный идиот, если обвиняет в неверности «этого ангела Танюшу». И
вообще, нужно орать потише, если они не хотят разбудить Риту.
Каково же было изумление Лидии Николаевны, когда она не
увидела на лице дочери ни следа возмущения или хотя бы смущения, а обнаружила
там некую несвойственную прежде Татьяне наглость! Дочь и не думала запираться!
Она ничего не отрицала! Она признала: да, да, да, Алекс Ле Буа ее любовник…
Собственно, да и какая женщина, скажите на милость, не завела бы любовника при
таком никчемном муже, как Аксаков?! Вот о чем думала Лидия Николаевна, однако
она никак не могла поверить, что ее Татьяна, такая милая, тихая, домашняя и
совершенно не склонная ни к каким авантюрам, эскападам и тем паче адюльтерам,
оказалась как раз на них способна… О Боже!
Более того! Когда Дмитрий, окончательно, видимо, спятивший
от ревности и злости, бросил Татьяне самое ужасное и абсурдное обвинение: Рита,
мол, не его дочь – она хоть и побелела и даже покачнулась, но почему-то не
стала этого отрицать!
«Да вы с ума сошли! – собралась было взвиться Лидия
Николаевна. – Вы только посмотрите на Риту, тут же не может быть двух мнений:
она, конечно же, ваша дочь!»
Собраться-то Лидия Николаевна собралась. Однако взвиваться
не стала, потому что именно это она и сделала – посмотрела на Риту (мысленно) и
вспомнила, что девочка как две капли воды похожа на Таню. От Дмитрия в ее
внешности не было ровно ничего. То есть вполне она могла оказаться как дочерью
Дмитрия, так и Алекса Ле Буа.
А потом в доме внезапно появился Алекс, вызванный Татьяной
по телефону и подтвердивший все обвинения Дмитрия. Лидия Николаевна смотрела на
племянника во все глаза и думала: «Да кто бы мог подумать?! Правильно говорят французы
– Le dieu des gens crée, mais le diable les accouple».
[20]
Нет, в самом деле, без врага рода человеческого тут не
обошлось, решила Лидия.
Но не это открытие больше всего потрясло ее. Ошеломляло
другое: как же она (она!) ничего не заметила и не заподозрила?
