Дмитрий все молчал. Он ждал подобного вопроса. Ну и какой
толк, что ждал? Как ответить? Опять соврать, как соврал недавно про Шадьковича?
Но Сергей сразу понял, что он врет. Ему не откажешь в проницательности, этому
большевизану! Однако смятенные слова Шадьковича – просто детский лепет по
сравнению с тем, что обрушила на него девица в сером. И вообще, Шадькович –
одно, а незнакомка – совсем другое. Там, можно сказать, боевой офицер, ну, не
офицер, но врач, бывший военный, проведший всю Гражданскую по ту же сторону
баррикад, что и Дмитрий. В бою нужно защищать товарища, если его оружие вдруг
дало осечку. Дмитрий и защитил, прикрыл Шадьковича. А молодая женщина, которая
причинила ему столько боли… Кто она? Откуда взялась? Как ее зовут? Чего ради
Дмитрий должен из-за нее подвергать опасности свою жизнь? И не только свою… А
то, что опасность сейчас подступила очень близко, Дмитрий чуял всем существом.
Понятно, что деятельность свою здесь русские (вернее, советские) ведут
наполовину на нелегальном положении. Не стоит удивляться, что они подозрительны
и так или иначе избавляются от всех, кого подозревают. Дмитрий, слава богу,
давно уже не мальчик в матроске, прекрасно понимает, какой Рубикон перешел,
когда переступил порог дома на рю Дебюсси. И любой его неосторожный шаг чреват
бедой не только для него, но и для близких.
Почему он должен строить из себя благородного рыцаря
Байярда? Может быть, девица – вульгарная провокаторша, подосланная тем же
Сергеем. А если даже и нет, если ее слова шли от сердца, кто даст гарантию, что
сейчас там, в машине, уличенная и припертая к стене, может быть, избиваемая и
пытаемая (что ж, à la guerre comme à la guerre, если хочешь,
чтобы с тобой обращались, как с женщиной, не лезь в мужские игры!), она не льет
крокодиловы слезы, не кается в том, что было и чего не было, не выворачивает
наизнанку всю ситуацию и не чернит Дмитрия такой черной краской, от которой он
уже никогда не отмоется. Да и Бог бы с ним самим – черная, смертельная тень
падет на его семью.
Да ради Тани и Риты он…
Дмитрий вскинул голову. Сергей уже прикурил, затянулся и
сейчас держал сигаретку на отлете, рассеянно водя глазами по сторонам, будто
ответ Дмитрия и не имел для него никакого значения и ему все и так заранее было
известно.
А если в самом деле так?
Дмитрий угрюмо сказал:
– Она села ко мне за столик и сказала, что шла за мной от
самой рю Дебюсси, от того дома, где ваше «Общество». Ну да, я мельком видел ее
там, но не заметил, как она за мной следила. Она сказала, что вы все – страшные
люди, убийцы, что я должен немедленно бежать, если не хочу погибнуть сам и
погубить свою семью.
Сергей перевел на него взгляд:
– Все?
– Мало, по-вашему? – буркнул Дмитрий, удивляясь его
спокойному голосу.
Но тут же выяснилось, что спокойствие было обманчивым.
Сергей швырнул на тротуар недокуренную сигарету и раздавил
ее ногой с такой яростью, словно она была его злейшим врагом, повинным в самых
страшных бедах.
– Мерзавка… Все это провокация, Дмитрий Дмитриевич.
Провокация, вызванная мелкой личной местью. Девушка – ее зовут Рената – дочь
одной эмигрантки, совершенно никчемной особы. Впрочем, мамаша здесь вполне
прижилась, нашла себе какого-то состоятельного покровителя. Дочь решила
вернуться в Россию, хотя о нашей стране ничего толком не знает, почти не помнит
ее. Что ж, мы только приветствуем искреннее желание молодого поколения обрести
истинную родину! Рената казалась очень воодушевленной, стремилась быть
максимально полезной. Мы взяли ее на работу секретарем в наше «Общество
возвращения». Какое-то время она честно трудилась, но потом… потом началось
такое… – Он махнул рукой.
– Что, отказалась на вас работать? – проворчал Дмитрий. –
Или предала кого-то?
– Да нет! – досадливо махнул рукой Сергей. – Честное слово,
иногда я даже думал, что лучше бы она что-то в таком роде сразу и сделала,
тогда было бы совершенно ясно: враг. А с врагами мы не церемонимся. Эта же
идиотка… Вы даже вообразить не можете, что она натворила! Ну вот попробуйте
догадаться…
– Да что за детство? – дернул плечом Дмитрий. – В загадки
играть не собираюсь, вовек недогадлив был. Хотите – говорите сами, не хотите –
нет.
– Стыдно сказать, – громко, протяжно вздохнул Сергей. – В
общем, девчонка влюбилась!
Дмитрий только моргнул растерянно:
– В кого?
– В вашего покорного слугу! – воскликнул Сергей и сделал
такой жест, словно снимал шляпу, чтобы раскланяться, но поскольку шляпы на нем
не было, жест оказался нелепым и шутовским. – В меня, да-с! Я по возрасту ей в
отцы гожусь, у меня дочь ее лет. Она с моей дочерью, между прочим, дружила, та
ее домой приглашала, с матерью, ну, моей супругой, познакомила. У меня ведь
семья тоже здесь, в Париже, помогает мне в работе, – заметил он как бы в
скобках. – Причем я своей жене всю жизнь хранил нерушимую верность, измены
чуждался и презирал всякие там пошлые романчики на стороне. А тут такое… Причем
я сначала ничего не понял, но Рената начала мне делать авансы, и даже такой
простак, как я, догадался. Один случай был просто вопиющим! У меня на квартире,
куда она явилась в отсутствие моей семьи… – Сергей брезгливо передернулся. – Я
ее просто-напросто выгнал вон. Зря, конечно. В том смысле, что надо было
сделать девчонке отеческое внушение, но я не сдержал возмущения. Грубо с ней
обошелся, что да, то да. И она затаила обиду. Однако назавтра на службе была
как шелковая, извинилась передо мной, сказала, что не смогла совладать с
чувствами, что ничего подобного больше не повторится. Вот я и пожалел девчонку,
не стал портить ей жизнь. Но прежних дружеских отношений между нами уже не было
и быть не могло. Вскоре она заявила, что намерена выйти замуж за одного
молодого человека, который тоже желает вернуться в Россию. Привела его в нашу
организацию. Приятный, с виду очень порядочный человек. Вот именно, с виду…
Сергей снова закурил, и Дмитрий со странным чувством
ожесточения смотрел на огонек, вспыхнувший между его сложенных ковшиком
ладоней. Курить захотелось – просто до изнеможения, до сосущей тошноты в
желудке. Еще мгновение – и он бы попросил у собеседника сигарету, но тот
отбросил и спичку, и нераскуренный «Житан». Казалось, он так возмущен, что
почти не соображает, что делает.
