– Упорствуете? – неожиданно тонким, как бы обиженным голосом
спросил следователь. – Ну, как хотите. Гнилая интеллигенция! Правильно товарищ
Ленин вас наименовал.
– Меня? – поразился Русанов.
– Вас и вам подобных! Но ваши либеральные штучки здесь не
пройдут!
И следователь неожиданно погрозил указательным пальцем с
обгрызенным до мяса ногтем. Палец был совершенно по-гимназически измазан
фиолетовыми чернилами. Затем положил допросные листы в папку, убрал ее в ящик
стола, повернулся к окну и стал молча в него смотреть. Русанов стоял и ждал,
что будет дальше. Прошло несколько тягостных минут.
«А что будет, если я сяду? – подумал он. Когда-то в юности у
него была сломана нога, которая иногда, в самые неподходящие минуты, начинала
вдруг ныть. – Ладно, потерплю». В это время дверь открылась, и вошли трое
невысоких, крепких молодых людей в форме. Следователь окинул их взглядом и, не
здороваясь с ними и не прощаясь с Русановым, вышел, достав папку и оставив ее
на столе.
Русанов смотрел на вновь пришедших, а они разглядывали его.
Затем один из них вдруг громко крикнул:
– Встать!
И Русанов, и двое других посмотрели на него недоуменно.
Русанов пожал плечами – он ведь и так стоял. Наверное, у парня четкая
инструкция, как вести себя с арестованными, и он следовал ей слепо и бездумно.
Его рябоватое простецкое лицо сделалось растерянным. Видимо, никак не мог
решить, к какому пункту инструкции следует перейти теперь.
«Дурак», – подумал Русанов. Странно – он совершенно не
чувствовал страха, хотя выражение лиц вошедших людей не предвещало ничего
хорошего.
Пауза закончилась. Рябой справился со своим замешательством.
– Признавайся, сволочь, в своей контрреволюционной
деятельности! – крикнул он, надсаживаясь.
– Мне не в чем признаваться, – быстро проговорил Русанов. –
Контрреволюционной деятельностью я не занимался.
– Ах ты… – вызверился рябой и бросился вперед. Двое других
не отставали. На Русанова посыпались удары. Он постарался оказать хоть какое-то
сопротивление: защищал руками лицо, отскакивал, уклоняясь от ударов. Так
несколько минут все метались по небольшой комнате туда-сюда. Но парней было
трое, и все они обладали недюжинной силой и явно спортивной подготовкой, а
Русанов, даже когда его называли еще не Александром Константиновичем, а просто
Шуркой, никогда не мог похвастать ни особой физической силой, ни увертливостью,
ни тем злобным куражом, который и сам по себе способен обеспечить победу в
драке. Понятно, что не прошло и десяти минут, как он упал и оказался совершенно
во власти своих палачей. Им, конечно, ничего бы не стоило тут же его
прикончить, но на это, очевидно, они не имели приказа.
Его стали бить ногами, норовя попасть, конечно, в живот, а
главное – ниже.
Пытаясь безуспешно защищаться или, вернее, прикрываться
руками, Русанов, лежащий на полу, кричал (наивный человек!), чтобы вызвали
какое-нибудь начальство.
– Ах ты… хочешь начальство? Сейчас получишь его!
На минуту парни оставили его в покое. Русанов торопливо
перевел дыхание, вытер разбитый рот, потрогал языком зубы. «Пока целы…» –
мелькнула мысль. Какое кошмарное слово: «пока»! «Неужели они и вправду верят,
что я намеревался убить Сталина? Кто меня оговорил, хотел бы я знать? Но ведь
главное, что это полнейшая чушь. Ну, придумали бы, что я хотел взорвать завод
«Красная Этна», облисполком или городскую электростанцию, застрелить
председателя обкома… А то – Сталина!!!» И тут один из парней вышел и быстро
возвратился в сопровождении какого-то мужчины лет тридцати, одетого в форму
НКВД.
– Вот тебе начальство, жалуйся!
Кем был этот мужчина? Русанов где-то видел его… Наверное,
встретился с ним по пути в коридорах тюрьмы. Вновь пришедший ничего не говорил,
безучастно смотрел на лежащего человека своими очень темными глазами. Отсюда,
снизу, он казался Русанову необыкновенно высоким. Лицо его было бледно, но черт
его знает, с чего он так бледен: то ли потрясен издевательством над неповинным
человеком, то ли, может, у него чахотка или желудок больной.
Нет, вряд ли он озабочен судьбой жертвы избиения. У здешних
обитателей каменные сердца. Скорее Кавказские горы потрясешь, чем их.
– Ну что, раздумал жаловаться? – Русанов почувствовал пинок
в бок. – Тогда приступим, товарищи!
На него снова набросились.
Темноглазый человек вышел из кабинета и заботливо притворил
за собой дверь. Бледное лицо его оставалось неподвижным и безучастным.
* * *
Лидия всегда любила карты, пасьянсы, гадания, но в России
это занятие было сущим дилетантством, а здесь стало профессией. Произошло это
совершенно нечаянно, как бы само собой, и Лидии нравилось думать, что сама
судьба ей наворожила.
У них была соседка – мадам Прево, гадалка, в прихожей
которой начиная с полудня (до этого времени она спала) и чуть ли не до ночи
толклись посетители. Из квартиры своей мадам Прево выходила редко – некогда
было, но уж когда выходила… Старая, страшная, сущая ведьма, она бог весть, а
точнее сказать, черт знает почему страшно невзлюбила Лидию. Огрызалась, только
что не лаяла при встречах и такими взглядами жгла, что жутко делалось. «Как бы
не сглазила!» – суеверно думала Лидия и при встречах с мадам Прево украдкой
делала двумя пальцами рожки – Эвелина научила старинному католическому средству
против сглаза. То же, по ее категорическому требованию, делали и Татьяна с
Риточкой. Скептик Дмитрий, само собой разумеется, категорически отказался, да,
впрочем, в том и нужды не имелось – мадам Прево была с ним совершенно иной:
милой и приветливой соседкой, а вовсе не мегерой. Ну да, привлекательный
мужчина… La femme est la femme! Женщина – всегда женщина. Строго говоря,
старуха и к Тане с Ритой относилась вполне терпимо, одну только Лидию
ненавидела. Разъяснилось все самым неожиданным образом.
