Одобрительный рев. Джонс поражен. Он-то думал, это так, предсмертный хрип, а выходит, народ снова на его стороне. Все дружно орут, поддерживая своего лидера.
Скандировать начинает не Джонс. Он слишком ошарашен, чтобы закрепить преимущество за собой. Но другие голоса поддерживают зачинщика, и хор крепнет, заглушая возражения Блейка.
– До-лой! До-лой! До-лой! – снежным комом катится по комнате.
Администраторов, пытающихся протестовать, не слышно. Напрасно Блейк Седдон машет руками, требуя тишины, – его полностью игнорируют. Трепыхающемуся Фениксу не дают встать.
Блейк больше не старается сохранить достоинство.
– Мы не уйдем! – напрягая жилы, кричит он. – И не в нашей власти заставить нас!
Джонс в отличие от большинства других его слышит и отвечает:
– Правильно. Мы не можем вас отсюда убрать, но и подчиняться вам больше не станем. Сидите здесь сколько влезет, называйте себя администрацией, но с этого дня всем распоряжаемся мы.
Администраторы переглядываются. Джонс знает, что у них на уме. А вдруг это все серьезно? «Зефир» и так уже еле дышит после катастрофической реорганизации. Если компанией начнут управлять секретарши, клерки и торговые ассистенты, то конец недалек. У всех администраторов имеются недурные пакеты акций, в их контрактах оговорены прощальные премии – вырвать все это у обанкротившейся фирмы будет не так-то просто. Притом, если «Зефир» затонет с ними на борту, это повлечет за собой безработицу с плохими рекомендациями.
Руководитель же, уходящий из корпорации до момента ее падения – Джонс видит, как эта мысль осеняет нескольких администраторов сразу, – совсем иная статья. Он получает все положенные ему выплаты, Его характеристика излучает сияние, ибо он явно не согласен с политикой компании, чей последующий крах подтверждает мудрость его решения. У такого человека есть будущее. Его ожидает слава корпоративного гения.
– Хорошо, – произносит Стэнли Смитсон, – я, как это ни печально, подаю заявление об уходе.
– Я тоже!
– И я!
Служащие отвечают могучим ревом. Джонс смотрит на Блейка, но тут его надежды не оправдываются. Блейк только головой качает, и руки его гордо скрещены на груди. Его коллеги между тем уже пробираются в свои офисы – собирать вещи и уничтожать компромат. Холли обнимает и целует Фредди вопреки запрету на сексуальные домогательства. Весть о победе достигает тех, кто толпится снаружи, не сумев протиснуться в комнату для совещаний. Секретарши администраторов вскакивают с мест, хватаются за телефоны, распространяют новость по всему зданию. Служащие, до сих пор стоящие в очереди у лифтов, чтобы подняться на второй этаж, слышат непостижимое: администрация уволена!
Несколько вышедших на улицу курильщиков видят, как весело мигают огни на полудюжине этажей. Еще выше, на втором, у окон толкутся чьи-то фигурки, но заходящее солнце мешает их рассмотреть. Оранжевые лучи, преломляясь в стекле, спускаются вниз золотыми парашютиками.
* * *
Когда вечеринка уже раскручивается вовсю, Фредди обнаруживает в совещательной комнате стереосистему и бар-холодильник с бутылками дорогого шампанского. После этого настает анархия. На втором этаже танцуют. В вестибюле возбужденно обсуждают события дня – ничего, казалось бы, удивительного, но надо учесть, что работники разных отделов впервые за многие годы общаются друг с другом без повестки и заказанного предварительно зала собраний. На двенадцатом какой-то маркетер скатывает в комок меморандум об экономии бюджета и посылает его ногой через всю комнату. Импровизированный футбольный матч со столами вместо ворот охватывает три этажа.
Никто не знает, что будет дальше. Большинство, впрочем, и не задумывается – этот вечер посвящен празднику, а не стратегическому планированию, – но некоторым сильно не по себе. Охваченные страхом, они тихо сидят в своих клетушках. Для них этот праздник не праздник, а крушение естественного порядка вещей. Пусть старая администрация была некомпетентной, коррумпированной, пусть она состояла из полных засранцев – но эти засранцы были свои, привычные. Все равно что родители. Да, они плохо заботились о детях и запирали их в машине, чтобы сыграть свои двенадцать раундов в гольф, но теперь, когда их не стало, зефирцы чувствуют себя сиротами. Они бесцельно перебирают бумаги и просматривают списки заданий, тщетно стараясь вернуться к нормальному образу жизни.
На одиннадцатом бумажный мяч отскакивает от стеклянной стенки менеджерского кабинета. Роджер выглядывает сквозь жалюзи и тут же прячется снова. Большинство менеджеров «Зефира» делают то же самое. Во Франции рубили головы всем аристократам, даже самым дальним родственникам королевской семьи.
Безвластие в «Зефире» вызывает у Роджера повышенное слюноотделение. Он чувствует, что менеджеры отделов вот-вот будут всосаны наверх для заполнения вакуума. Но выходить из кабинета рискованно. Народ непостоянен, его страсти накалены. Зря Роджер придумывал этот тендер, зря мигалку включал. Как бы его не повесили за такие дела на собственном галстуке, если он отважится покинуть убежище.
* * *
9:30 вечера. За дубовым административным столом играют в покер на раздевание. На Джонсе остались ботинки, носки, трусы и галстук, девушка из финансового приглядывается к нему. На Фредди одни только трусы, и сидящая рядом Холли то и дело щелкает их резинкой. Фредди повизгивает, но вообще-то не имеет ничего против – такое у Джонса впечатление.
Все прикупают. На руках у Джонса три дамы.
– Хо-хо, – говорит Элизабет во главе стола. – Играйте, ребята, я пас.
Бухгалтерша выкладывает две пары, с надеждой глядя на Джонса, но Холли умывает всех – у нее флэш.
– Пощади, – говорит Фредди. Холли плотоядно ухмыляется, и это почему-то пугает Джонса. А, вот в чем дело: он никогда не видел, чтобы Холли улыбалась, никогда не видел ее счастливой.
Фредди поднимает руки в знак капитуляции, делает вид, что хочет залезть на стол, – и кидается к двери. Все провожают несущиеся мимо белые трусы возмущенными воплями, вскакивают, швыряют карты. Холли, как леопард, мчится вдогонку. Далеко Фредди не уйдет, это ясно.
Джонс вдруг чувствует, что хочет домой. День был изумительный, но не все еще закончено. Он еще должен свести счеты с «Альфой». Может быть, не сегодня, но пока он не сделает этого, покоя ему не будет. Он не может считаться полноправным зефирцем, пока не порвет свою связь с «Альфой».
Из здания он выбирается добрых полчаса: все, видя, что он уходит, хотят с ним поговорить. Он уже шагает по испятнанному бетону подземного гаража, нашаривая в кармане ключи от машины, когда слышит до боли знакомый голос. Ева. Ей отвечает кто-то другой, к ним присоединяется третий. Разговор происходит где-то за шахтой лифта, и Джонс осторожно идет в ту сторону. Огибает толстую колонну – и видит перед собой проект «Альфа» в полном составе.
Все молчат. Джонс, поколебавшись, решает покончить с этим теперь же и делает шаг вперед.
