— Не делай этого, — сказал кто-то сзади.
Талос обернулся к архрегенту.
— Нет? Почему?
— Это… Я…
Старик растерянно замолчал.
— Странно, — покачал головой Талос. — У твоих соплеменников никогда нет ответа на этот вопрос.
XVI
КРИКИ
Септимус без особых затруднений находил дорогу в темных переходах. Пистолеты были в кобурах у него на поясе, а отлаженные лицевые бионические протезы переставали щелкать всякий раз, когда он моргал, улыбался или говорил. Аугметический глаз без усилий пронзал мрак, как и контактная фотолинза на втором, — очередное преимущество положения одного из самых ценных рабов на борту.
Однако руки у него болели, от плеч и до кончиков пальцев. Результат девяти часов проверки брони. За те три недели, что прошли с возвращения Талоса с Тсагуальсы, он сумел устранить большую часть ущерба, нанесенного доспехам Первого Когтя. Целая сокровищница запасных частей и фрагментов доспехов космодесантников из ордена Генезиса и убитых Повелителей Ночи предоставила оружейнику богатый выбор. Обмен с оружейниками, служившими другим Когтям, никогда еще не был столь легким и плодотворным.
Час назад Ирук, один из рабов Второго Когтя, выхаркнул что-то бурое сквозь почерневшие зубы, пока они торговались за туловищные кабели.
— Боевое отделение подыхает, Септимус. Ты это чувствуешь? Это ветер перемен, парень.
Септимус постарался уклониться от разговора, но Ирук не унимался. Оружейная Второго Когтя располагалась на той же палубе, что и у Первого, и была так же завалена деталями оружия и обломками брони.
— Они все еще следуют за Талосом, — в конце концов сказал Септимус, пытаясь положить точку в их беседе.
Ирук снова сплюнул.
— Твой хозяин доводит их до безумия. Ты бы послушал, что говорит о нем лорд Юрис и другие. Лорд Талос… они знают, что у него нет качеств вождя, и все же следуют за ним. Они знают, что он теряет рассудок, и все же прислушиваются к каждому его слову. Они одинаково говорят о нем и о примархе: сломленные, порочные, но… вдохновляющие. Заставляют их вспомнить о лучших временах.
— Благодарю за обмен, — сказал Септимус. — Мне надо работать.
— О, не сомневаюсь.
Оружейнику не понравился насмешливый блеск глаз Ирука.
— Ты хочешь что-то сказать?
— Ничего, что следует произносить вслух.
— Тогда не буду тебе мешать, — отозвался Септимус. — Уверен, что работы у тебя не меньше, чем у меня.
— Так и есть, — хмыкнул Ирук. — Но мне не приходится щупать при этом бледную задницу трехглазой ведьмы — это не входит в список моих служебных обязанностей.
Септимус впервые за последние минуты посмотрел ему прямо в глаза. Сумка с инструментами, висящая у него на плече и набитая запасными деталями, неожиданно стала тяжелее — увесистой, как оружие.
— Она не ведьма.
— Тебе следует быть осторожнее, — улыбнулся Ирук, обнажив прорехи в частоколе гнилых зубов. — Слюна навигаторов, говорят, ядовита. Но похоже, это враки? Ты все еще жив.
Повернувшись спиной к слуге Второго Когтя, Септимус шагнул прочь и треснул по механизму разблокировки дверей.
— Не принимай это так близко к сердцу, парень. Она хорошенькая — по крайней мере, для мутанта. Твой хозяин уже разрешил тебе снова залезть ей под юбку?
Пару секунд Септимус всерьез размышлял, не оглушить ли Ирука сумкой с деталями и не пристрелить ли его, когда тот свалится на пол. Что намного хуже, это казалось самым легким и вразумительным ответом на идиотские подколки старика.
Сжав зубы, он вышел из комнаты, на ходу пытаясь понять, с каких пор убийство стало самым простым способом избавиться от минутного чувства неловкости.
— Я слишком много времени провел с легионом, — сказал он в темноту.
Часом позже, оставив сервиторов доделывать нагрудник лорда Меркуция, Септимус приблизился к тому, что Октавия без улыбки называла «своими личными апартаментами». Откуда-то издалека доносились вопли. «Эхо проклятия» назвали так не зря: его залы и палубы оглашались эхом далеких криков. Крики срывались с губ смертных и разносились во всех направлениях по воле стальных костей «Эха» и его стылого воздуха.
При этих звуках Септимус вздрогнул — он все еще не привык к тому, что здесь крики то и дело раздавались из ниоткуда. У него не было ни малейшего желания узнать, что легион делает с астропатами или каким пыткам подвергает бесчисленных людей, согнанных на корабль из городов Тсагуальсы.
Крысы или подобные им паразиты, к которым Септимус не собирался приглядываться, разбегались при его приближении по темным боковым туннелям и служебным шахтам.
— Опять ты, — послышалось спереди, от центрального люка, ведущего в покои Октавии.
— Вуларай, — приветствовал ее Септимус и кивнул двум другим. — Хирак, Лиларас.
Все три были обмотаны грязными бинтами и сжимали оружие. Вуларай положила свой легионерский гладиус на левое, покрытое плащом плечо.
— Никого не ждали, — прошипела самая низкая из фигур.
— И все же, Хирак, я здесь. Отойди.
Октавия спала на троне, свернувшись клубком на огромном сиденье и укрывшись одеялом от холода. Проснувшись от звука шагов, она инстинктивно потянулась ко лбу, чтобы проверить, не соскользнула ли бандана.
Повязка соскользнула. Октавия поспешно ее поправила.
— Тебя не должно быть здесь, — сказала навигатор своему гостю.
Септимус ответил не сразу. Он смотрел на нее и видел, как повязка закрывает третий глаз; как девушка раскинулась на троне, сделанном для путешествия по Морю Душ. Ее одежда была грязной, бледная кожа — немытой, и каждый месяц, проведенный на борту «Завета» и «Эха», состарил ее по меньшей мере на год. Темные круги, оставленные бессонницей, легли у нее под глазами, а волосы — некогда каскад черного шелка — она собрала в спутанный и облезлый крысиный хвостик.
Но она улыбалась, и она была прекрасна.
— Нам надо убираться с этого корабля, — сказал ей Септимус.
Октавия рассмеялась не сразу. А когда рассмеялась, в смехе ее было больше удивления, чем веселья.
— Нам… что?..
Он не собирался произносить это вслух. Он вряд ли даже осознавал, что об этом думает.
— У меня руки болят, — сказал он. — Болят каждую ночь. Все, что я слышу, — это стрельба, и крики, и приказы, пролаенные нечеловеческими голосами.
Она облокотилась о ручку трона.
— До того как я присоединилась к команде, тебя это устраивало.
— Теперь у меня появилось то, ради чего стоит жить. — Он прямо встретил ее взгляд. — Появилось, что терять.
