— Я не про то.
— Трудно с тобой, командир. Что тебе ни скажешь — все ты не про то. А про что?
— Вот в этом плаче Иисуса в ночь перед арестом что-то есть, конечно. Знаешь — а плачешь. Плачешь — а идешь.
— Поплакал — и вперед. У него была своя задача, а у тебя — своя. Почитай газеты — не захочешь Пастернака.
— А что захочешь?
— Наставление по совершению государственных переворотов. Кстати о газетах: ты не обратил внимания, чего это они здесь с ятями и твердыми знаками? Местная журналистская мода, или областные правила русского языка?
— Где? Покажи. Действительно… Хм, странно. Изгиляются писаки. Мат, компромат, яти их.
— А н-нет причин для тоски на свете, что ни баба, то помело, — с абсолютной немузыкальностью промурлыкал Колчак: так мог бы мурлыкать проволочный ежик, если чистить им балалайку. — А мы пойдем с тобою в буф-фетик и возьмем вина полкило!.. Ну, еще какая причина для тоски, Петька?
— А еще — уж лучше было бы, что приходят наши ребята в бордель, в кожанах, в маузерах, хлещут шампанское, бьют посуду и окна, палят в потолок, вышвыривают сутенеров, тащат наверх визжащих девок… хоть разгул! размах… хоть на что-то похоже!
— Ха. Пройдет время — они будут уверены, что так все и было!
21
Моторки тарахтели и взревывали, пляша у борта. На подходах к Калягину северный ветер развел зыбь. Пронесся небольшой шквал, сбривая гребешки волн. Складки плащей скульптурно облипали ссутулившихся людей в лодках.
На одной удерживали вдоль ветра узкий красный транспарант: «Слава морякам легендарного крейсера „Аврора“!»
— Ура! — крикнули снизу озябшими голосами. — Товарищи, спасибо!
— На здоровье, — отвечал мостик. — А за что?
— А за все!
Внизу хотели встречи. Вызванный Ольховский поднялся и подошел к борту, придерживая капюшон и воротясь от брызг.
— Что за депутация?
— Именно депутация, товарищ капитан первого ранга. Просьба есть у населения.
— Что за просьба?
— Погостили бы у нас часок. Помочь бы немного. Это всего вам на час задержки.
— А мы отблагодарим. Свежие продукты, фрукты, пиво — снабдим по высшему классу!
Мокрый леер скользил под рукой. Вихрь хлестнул, вбил в ноздри удушливый бензиновый выхлоп подвесных моторов.
— Пока не нуждаемся, — решил Ольховский. — А насчет братания и просьб — на ходу пожалуйста. Это к нашему судовому комитету. Кто у вас старший?
Мстительно прищурился, приказал вахтенному на палубе:
— Бубнова в мой салон. Скажи — ходоки к нему.
Ходок-депутат, войдя в салон, отвернул голенища рыбацких ботфортов. Стиснул руку Шурке: на ладони твердели узелки маленьких шрамов.
— Понимаете, ребята, замучила крестьян азербайджанская мафия. Продыху от них на рынке нет, а народ-то бедный, а цены повышать приходится, а что делать. И людям не купить, и нам в убыток, и вообще за человека тебя не считают. И нас тоже, рыбаков то есть, прихватили.
Наверху было холодно и мокро, и настроение у Шурки после недавних подвигов было миролюбивое и даже апатичное.
— Вас как зовут? Алексей? Алексей, мы этими вопросами не занимаемся. Вот погодите, станет везде лучше, и у вас изменится.
Проситель проскреб черную разбойничью щетину. Из красиво контрастирующих с ней голубых глазок исчезло заискивающее выражение, и на несколько секунд они сделались холодными и твердыми, как у шерифа из вестерна.
— Лозунг хороший, — проговорил он, — и знакомый. Но от вас — неожиданный. Мы не морские черепахи, по триста лет не живем. Что уж, мы хуже людей, что ли?
— Это в каком смысле?
— В таком, что другим помогаете, а нам западно, что ли?
— Кому это мы помогаем?
Ольховский курил в дальнем кресле не вмешиваясь и наслаждался диалогом.
— Да ладно… В одном месте они банк взяли, все вкладчикам обманутым раздали. В другом новых русских раскулачили и пенсионерам пенсию за год заплатили. В третьем спекулянтов потрясли, бандитов на месте перестреляли. А в деревнях так вообще десанты высаживают, землю и технику делят для крестьян. А калязинцам, значит, шиш с маслом, рылом не вышли? Спасибо, товарищи моряки. А мы вас ждали.
Шурка растерялся.
— И что? — глупо спросил он, понимая нечаянный цинизм реплики.
— И то, что люди на вас надеются,. можно сказать. А на кого еще сейчас надеяться? Все обещают, все врут, все свои карманы набивают. Надежда только на того, кто рядом и у кого сила. А вы — это ж силища!
Он показал двумя руками, какая это силища. Так рыбак показывает небольшого кита.
— Или скажете — это все слухи, врут люди?
Под этим вопросом Шурка покорчился внутри себя. Ольховский в восторге пристроил руку с сигаретой перед лицом, прикрываясь. «Так тебя, стервеца».
— Люди, конечно, не врут… — промычал Шурка. Его берет приобрел сходство с шапкой Мономаха — давил сверху. «Водители Ларионов и Кутько взяли на себя и с честью несут», — ехидно проговорил в мозгу Жванецкий.
Гость постарался вложить всю энергию убеждения в одну фразу.
— Сейчас мост будем проходить — выйдите посмотреть, — попросил он, прижав к свитеру красные руки в беловатых шрамиках от снастей.
Четырехкилометровый стальной мост соединял берега бесконечно тянущегося на юг, в сторону Москвы, водохранилища, разлив воды переходил в хмурое небо.
В паутинном переплетении балок жалась среди хляби кучка людей. Они растягивали вздутую дугой кумачовую ленту с расплывчатыми меловыми буквами: «Да здравствуют революционные моряки!» На другом транспаранте, синем и коротком, значилось «СОС!». Далеко внизу прыгал и валился набок бакен фарватера, как гигантский поплавок их общей удочки, которой они пытались поймать добычу на эту приманку.
— Им только силу показать надо! — убеждал Алексей, и неясно было, кому надо показать силу — угнетенным рыночным торговцам или их угнетателям. — Вы поближе подойдите, человек десять-пятнадцать если высадить с оружием — мы на лодках отвезем, и через час доставим обратно. Вам даже вмешиваться не надо — мы сами разберемся, вы только рядом постойте.
— А сколько их? — неохотно спросил Шурка.
— Да сколько их вообще может быть? Человек десять, ну двадцать. А вас тут сколько? Да не станут они с вами связываться, они вас боятся, наслышаны уже. Бандит — он всегда знает, что настоящая власть рано или поздно придет, вот этой настоящей он и боится.
— Я-то не против… но на такие вещи нужен приказ командира, — Шурка оглянулся в поисках поддержки на Ольховского, решительно желая сложить с себя всякую ответственность и вообще не ввязываться в это тухловатое дело.
