— Макс, ты живая? — с таким испуганным лицом Надж снова похожа на маленькую девочку.
— А-а-га, — это все, что я могу из себя выдавить.
Кажется, меня только что хватил инсульт.
— Найди, где нам приземлиться, — прошу я Клыка. — Пожалуйста. Срочно!
69
Спустя примерно час я решила, что совсем оправилась. Только вот от чего?
Тем временем мы устраиваемся на ночлег.
— Осторожно! Расчистите площадку пошире. Вы же не хотите спалить весь лес, — подаю я голос.
— Похоже, ты пришла в себя, — бормочет Клык и поддает ногой сучья подальше от того места, где Игги разводит костер.
Одарив его сердитым взглядом, помогаю Ангелу и Надж строить из больших камней стенку для костровища.
Ты, дорогой читатель, может, хочешь меня спросить, почему это слепой парнишка балует со спичками? Потому что он в этом деле спец! Если где надо чего зажечь, взорвать, искру высечь, фитиль подкрутить, зовите Игги. Не промахнетесь! А там судите сами, что это, его дар или ваш риск.
Через двадцать минут мы уже экспериментируем с приготовлением пищи на костре. Хоть кулинарную книгу пиши: «Приготовление блюд на костре по-максимуму».
— Могло бы быть и хуже, — произносит Газман свой вердикт, снимая зубами с палочки кусок почерневшей колбасы.
Надж явно повезло меньше:
— Бананы больше не жарим, — мрачно заявляет она и стряхивает в кусты какую-то вязкую кашу.
— Еще-е-е, — мурлычу я, сжимая между двух галет горячую шоколадно-зефирную массу. Отправляю в рот здоровенный кусок моего сладкого сэндвича, и по телу разливается несказанное блаженство.
— Клево, как летом в походе, — жизнеутверждающе заявляет Газман, но вместо ответного энтузиазма его восторг почему-то вызывает у Клыка только ядовитый сарказм:
— Ага! Поприветствуем участников слета беглых мутантов!
Втихаря пинаю его ногой, мол, кончай!
— Тебе лучше знать! Как скажешь… — скривился Клык и перевернул над огнем свой кусок бекона.
Я растянулась у костра, подложив под голову свитер. Пора расслабиться и подумать.
Что со мной сегодня в воздухе за приступ случился, я понятия не имела. Но, с другой стороны, все опять вроде бы вошло в норму, так чего психовать?
О'кей, не хрен себя обманывать! Колени-то у меня до сих пор так и прыгают. И психовать тоже причины есть, и вполне основательные. Дело в том, что наши ученые мучители там в Школе скрещивают людей и животных. Их рискованные эксперименты заключаются в комбинировании разных типов ДНК. Это явная игра с огнем. Искусственно расщепленная ДНК в определенный момент начинает разлагаться, а вместе с ней разлагается живой организм, он же «продукт эксперимента». Мы сами тысячу раз видели результаты таких «научных экспериментов»: собако-кролик — полная неудача; обезьяна-овца — того не лучше. Опытный образец кото-мыши оказался огромной агрессивной мышью, которая ни зерна не могла есть, ни мяса. В итоге — сдохла от голода.
Даже у ирейзеров, хоть они и оказались наиболее удачными образцами, был очень серьезный изъян — продолжительность жизни. Их зародышевая стадия — всего пять недель. Из младенца во взрослого человека они превращаются за четыре года. Еще два года — и они полностью разлагаются. Таким образом, на все про все шесть лет. Но над ними все время работают. Новая усовершенствованная модель, наверное, уже на подходе.
А мы? Сколько нам отпущено времени? Насколько мне известно, мы — самые устойчивые и соответственно самые давние рекомбинантные образцы,
[9]
когда-либо выведенные в Школе. Но «срок нашей годности» тоже может истечь в любой момент.
Где гарантия, что этот распад не начался во мне сегодня…
— Макс, проснись! — Ангел теребит мою коленку.
— Я не сплю.
Ангел подползает ко мне и устраивается под боком, а я обнимаю ее и отвожу со лба спутанные белокурые волосы.
— Что с тобой, Ангел?
На меня устремлены ее большие голубые глаза:
— Я знаю их секрет. Из Школы. Про нас. Про то, откуда мы взялись.
70
Разве не хватит нам уже секретов? Сколько можно! Будто мало их выпало на нашу долю!
— Что ты такое говоришь, моя хорошая? — мягко спрашиваю я ее.
Не глядя на меня, Ангел вертит в пальцах подол рубашки. Одно хорошо — мне удалось избавиться от своих мыслей. Так что хотя бы от собственных страхов я ее оградила.
— Я там кое-что слышала. В Школе, — шепчет Ангел.
Я еще крепче прижимаю ее к себе. Когда ее уволокли ирейзеры, от меня как будто мою собственную половину оторвали, как будто душу из тела вынули. Теперь она рядом, и все у меня опять на месте, обе мои половины, душа и тело, — снова одно целое.
— Ты слышала, что они там говорили или что думали?
— То, что думали…
Я снова замечаю, какая она усталая. Наверно, нужно отложить этот разговор до завтра. Утро вечера мудренее.
— Нет, давай я лучше тебе сейчас все расскажу, — читает Ангел мои мысли. — Понимаешь, я там всякого наслушалась. Я половины даже и не поняла совсем. И вообще, это просто обрывки какие-то, без конца и без начала. И от разных людей…
— От Джеба? — у меня опять перехватило горло.
— Нет. От него вообще ничего. Я его мыслей совсем читать не могла. Ни од-ной! Он совсем от меня был закрыт, как будто он мертвый был, — она смотрит на меня и все понимает, что я про Джеба думаю. — Так что не бойся. Это другие. Они свои эксперименты надо мной устраивали и все про меня размышляли, и про нашу стаю. Гадали, прилетите вы за мной или нет.
— Вот мы и прилетели! — не удерживаюсь я.
— Ага, прилетели, — соглашается Ангел. — Ну, в общем, я поняла, что есть еще место, где про нас собрана вся информация. Про наше происхождение…
Я так и вскочила.
— Что-о-о? Про нашу продолжительность жизни? Или про то, какую ДНК они для нас использовали?
Правда, я не очень-то уверена, хочу ли я знать про продолжительность жизни.
Ангел кивает.
— Давай, давай, колись! — это Игги. Он, похоже, не спал и все это время нас подслушивал. А теперь не выдержал, встрял и разбудил всех своим всегдашним «деликатным» манером. Так что теперь Ангелу приходится продолжать вслух:
— У них на каждого из нас заведено дело. Дела эти хранятся в Нью-Йорке. В месте под названием Институт.
— Институт? — переспросила я. — Город Нью-Йорк или штат Нью-Йорк?
