— Я вижу, — речь давалась майору с трудом, припоминаю, я сам говорил так же в разгар сильной ангины, — Вижу… Наши… Про нас… Не забыли…
— Да-да, это пилот-истребитель, Пушкин его фамилия… У него сестра талантливая, Полина, — затарахтел Засядько.
Майор Дидимов-Затонский выставил вперед исчерченную глубокими линиями ладонь, словно эта ладонь должна была не только заткнуть Засядько рот, но и вообще — закрыть всё пространство от акустических колебаний.
— Потом… А пока… Отдай… Ему… Пилоту… Дело № 24… Пусть скопирует… И позаботится… А то знаешь, как оно бывает… Мария Ивановна, голубка наша, должна знать…
Засядько застыл. Как будто услышал что-то непотребное.
— Но я не могу! Это же секретное дело… Сверхсекретное! — Убежденно возразил он.
— Отставить «не могу»… Я приказываю… Отдать… Ему… Пусть скопирует… — повторил Затонский, указывая в мою сторону скрюченным пальцем, будто я был не человеком из плоти и крови, а картонным манекеном-зазывалой с крыльца книжного магазина.
Засядько помрачнел лицом. Умолк — как видно в тишине ему было легче смириться с волей старшего по званию.
Он заковылял к встроенному в стену стеклянному шкафчику. Достал оттуда свои форменные брюки, местами изорванные, местами в пятнах засохшей крови. Произвел какую-то неразличимую манипуляцию с пряжкой ремня и извлек из нее твердотельный накопитель величиной с монету.
— Держите, — сказал он мрачно. — Дело номер двадцать четыре. Совершенно секретное.
— Благодарю, — сказал я.
Больше всего на свете я ненавижу всё совершенно секретное. Может быть, поэтому я и пошел в пилоты?
Не успел я возвратить Засядько его твердотельную прелесть, как дверь палаты распахнулась и в полосе белого света показалось гладковыбритое лицо Сержанта.
Глаза его жизнерадостно сияли.
«Неужели коньячку тяпнул?» — С тоской подумал я.
Но дело было не в коньячке.
— Вы мне нужны, Шура… Срочно… А потом, буквально через десять минут, вы сможете вернуться к своим товарищами. Да и вообще, имейте в виду, что с этой минуты за их здоровье и судьбу отвечаете вы… Похоже, вы еще не привыкли к этой мысли.
Я обернулся и поглядел на Засядько — дескать, вы слышали? Отвечаю я. Значит, слушайтесь меня теперь, как дети отца.
Походкой страшно авторитетного перца я проследовал за Сержантом. Мы оказались в той же комнате с лазурью на потолке, где я уничтожал несвежие конфеты. Только теперь всё в ней несло следы сверхбыстрых сборов.
А на письменном столе важной персоной стоял синий походный рюкзачок, судя по взгорбленному рельефу его стенок набитый до отказа.
— Я, собственно, хотел попрощаться, — бодро произнес Сержант.
— Попрощаться? А куда… вы?..
— В таких случаях моя бабушка Матрена Афанасьевна говорила «не закудыкивай дорогу».
— А если серьезно?
— А если серьезно, за нами выслан транспорт.
— Выслан наследниками Вохура? — Попробовал угадать я. — Учителем Калишем?
Сержант поглядел на меня, как глядели иные кадеты пятого курса, когда я вдруг в разговоре упоминал их пассий из времен, когда они были курсе на первом. «Ты б еще маму вспомнил», — вот что значил этот взгляд.
— Нет. Мир манихеев ни меня, ни моих товарищей больше не интересует. Как и Глагол в целом. Ведь нас ждет новый мир, значительно более волнующий, справедливый и добрый…
— Вы нашли пресловутый «другой глобус»?.. А, погодите! Речь, что ли, идет об окрестностях какой-то из «точек Казимира»?! — Проявил памятливость я.
— Именно! Поглядим, так ли у них здорово, как о том сказывают немногие доверенные источники, — с этими словами Сержант надел лямку рюкзака на левое плечо и, особым туристическим движением, вкрутился в правую. — Собственно, наш транспорт уже сел на крыше.
— Могу ли я вас проводить? — Спросил я, неожиданно сильно волнуясь.
— Нет.
— Зачем же вы меня тогда позвали?
— Хотел подарить вам, Шура, одну вещь. Никогда не забуду ваши глаза во время нашей первой встречи… В них было что-то ветхозаветное. В общем, этим подарком я хотел бы выразить вам благодарность, — и Сержант протянул мне невзрачные, но тяжелые перчатки из неизвестного мне материала.
— Благодарность? Но за что? — Искренне не понимал я, хотя подарок, конечно, взял.
— За то, что у вас покладистый характер, Шура. Это раз. Вот сегодня там, на космодроме возле дамбы, вы могли бы полезть в бутылку, размахивать табельным оружием, качать права… Пришлось бы применять силу, урезонивать вас… А так вы увидели, что мы — нормальные люди, и повели себя как нормальный человек… Я благодарю вас за то, что вы и ваши подчиненные не стали проецировать на нас свое социальное сумасшествие и свою агрессивность… Это дорогого стоит, поверьте!
Я кивнул. Не так уж часто меня благодарили за то, что я — «нормальный человек» с «покладистым характером».
— А еще я благодарю вас, Шура, за то, что вы и ваши товарищи так кстати прибыли…
— В смысле?
— Теперь, когда вы все здесь, я со спокойной совестью могу оставить раненых на ваше попечение. Не будь вас, пришлось бы их просто бросить. А это непорядочно…
— С каких это пор манихея беспокоит такая эфемерная и социально обусловленная субстанция, как порядочность? — Не удержался от иронии я.
— Вы нас плохо знаете, Александр. Впрочем, я вам это уже сообщал, — Сержант махнул рукой, словно хотел добавить «что с вас взять, с дураков!», но из вежливости сдержался. — Перчатки неужто не попробуете?
— А?
— Попробуйте перчатки и я наконец уйду. Иначе мои друзья меня искать начнут.
— А как их «пробовать»?
— Левую перчатку зовут Хварэна, то есть Сила, а правую перчатку зовут Аша, то есть Правда, — голосом усталого экскурсовода, которому не терпится поскорее покончить с экскурсией для школьников, сказал Сержант. — Если надеть перчатки и свести тыльные стороны запястий вместе, пластины из гольмия, которые вшиты в них, образуют единый энергетический контур с магнитным полем планеты. Контур спустя очень недолгое время насыщается и порождает своего рода огненный бич. Если вам интересны научные подробности — поток инверсных монополей Дирака.
«Поток монополей Дирака… Я не сплю?»
Но если в монополях я не понимал вообще ничего (знал только, что их как-то используют в магнитных лазерах — магназерах), то по поводу гольмия мне было что сказать! Все-таки фундаментальное военно-космическое образование — серьезная вещь.
— Погодите, вы сказали пластины из гольмия? Это ведь очень сильные магниты, да?
— Совершенно справедливо. Но это на обычной планете. На Глаголе гольмий имеет довольно умеренные магнитные свойства, зато входит в состав ряда артефактов естественного происхождения. Артефакты эти ведут себя крайне странно с точки зрения наших бытовых ожиданий. И не спрашивайте меня — почему.
