Затем он отправился еще дальше на юг — пустыня была девственно-желтой, бесконечно прекрасной и совершенно неопасной.
Через пять дней он добрел до другого оазиса, где встретил… оборванных, но счастливых манихеев!
Сам Сержант признался мне, что от голода и необычайных обстоятельств был не в себе. Поэтому даже неумелые неофитские проповеди — про двойного Бога, про даймонов-помощников, про обитель зла — принял неожиданно близко к сердцу (неожиданно для православного, разумеется).
Манихеи — они были простыми мужчинами и женщинами из сословия демов — отвели его к учителю Вохуру.
Тот в два счета вылечил Сержанта от дизентерии и приступов астмы, которая началась у него в пустыне, при помощи приспособления, похожего на флейту с двумя дырочками. А заодно залепил его душевные раны пластырем всепонимания и всесочувствия…
В общем, Сержанту у манихеев понравилось.
При всей неустроенности быта у них было то, чего у самого Сержанта не водилось с дошкольного возраста: свобода поступать по-своему. И радость от осознания этой свободы.
Они предстояли Вселенной, полной чудес и загадок.
Они познавали ослепительные тайны Природы.
Они любили жизнь, и пили ее жадными глотками, потому что знали: в полях, густо засеянных аномалиями, смерть не спускает с них глаз.
В общем, Сержант решил остаться.
— Учитель Вохур… — я покачал головой. — А знаете ли вы, Борис Борисыч, что мне тоже посчастливилось водить с ним знакомство? Я находился в составе той экспедиции, которая посетила Большое Гнездо, а затем вернулась назад через Водопад.
Сержант поглядел на меня с уважением.
— И даже так? — Улыбнулся он.
— Учитель Вохур произвел на меня гораздо большее впечатление, чем я был склонен признать. Пожалуй, я бы с удовольствием пообщался с ним еще раз. У меня к учителю немало вопросов… И все исключительно философского свойства!
Сержант вновь улыбнулся — понимающе и чуть снисходительно. Словно хотел сказать: «Кто же не хочет выиграть в лотерею? Все хотят, ясное дело…»
— В общем, при случае передайте уважаемому учителю, что я много раз вспоминал ту нашу встречу…
— Сами передадите, когда умрете, — с манихейской простотой заметил Сержант. — Учитель стал Светом сорок четыре дня тому назад.
Я вздрогнул. «Неужели?!»
— Царствие небесное, вечный покой, — ошарашенно пробормотал я.
— Он знал о своей судьбе. И умер в радости, — Сержант кивнул каким-то своим мыслям.
— А как же его последователи? Я имею в виду, жители Большого Гнезда? Они, наверное, очень переживали?
Сержант опустил глаза. Как видно, подбирал самую нейтральную формулу.
— После смерти учителя жители Большого Гнезда разделились. Одна часть, под управлением учителя Калиша, поднялась на поверхность при помощи уже знакомого вам Водопада. Меньшая часть осталась в Большом Гнезде…
— То есть раскол? — Удивился я.
— «Раскол» сказано, пожалуй, слишком громко. Здесь всегда было два десятка разных фракций, групп, течений… Недаром в Конкордии шутят «Два манихея — три падишаха», — Сержант лукаво усмехнулся. — Я бы сказал, манихей всегда осуществляет свою свободу так, как ее понимает…
Я согласно кивнул.
Чай был допит, коробка с печеньем опустела, а стол покрыли скомканные бумажные юбочки из-под трюфелей. Мое доверие к Сержанту окрепло и напиталось симпатией. Я с неохотой признался себе, что самое время вспомнить о потерянных генштабистах.
— Я уверен, уважаемый Борис Борисович, что вы достаточно проницательны, чтобы догадаться, что именно я ищу здесь.
Сержант горделиво осклабился.
— Полагаю, вы ищете своих коллег, русских офицеров.
— Верно! Они ведь у вас?
— Да. И, уж поверьте мне на слово, если бы не я с моими безупречными воинами, вы бы этих двоих больше никогда не увидели…
— Двоих? — Как я ни уговаривал себя не таращить на Сержанта глаза, у меня ничего не получилось.
— Да. У нас тут двое ваших. А двое других — погибли.
Мое лицо окаменело и я ничего не мог с этим поделать.
— При каких обстоятельствах, хотел бы я знать?
— Они влетели на своем бронеавтомобиле в аномалию, которую у вас называют гравимагнитным осциллятором, — рассказал Сержант. — Машину подбросило, разломало пополам. Двое погибли сразу же. И если бы мы не гнались за этой машиной, погибли бы и двое раненых…
— Так, выходит, вы за ними «гнались»?! — Воскликнул я, стараясь скрыть свое возмущение.
— Было… Но они об этом не подозревали! Они вообще убегали не от нас… А от этих малоприятных инопланетян…
— Чоругов?
— Нет… Других… Как выглядят чоруги, я прекрасно знаю!
— От ягну? От синих таких, которые летают?
— Да-да, от синих, — подтвердил Сержант. — Ягну, значит… Хм…
— Ну, с ягну мы потом разберемся, — сказал я грустно. — Давайте сначала про вас… Объясните мне, очень вас прошу, зачем вы — такие свободные и высокодуховные! — гнались за офицерами российского Генштаба, не сделавшими вам ровным счетом ничего плохого?
— Откуда данные про «ничего плохого»? — Сержант подмигнул мне, получилось по-ГАБовски нагловато. — Вы, возможно, не в курсе, что российские оккупационные власти на Глаголе в отношении манихеев продолжили политику, начатую Конкордией… Тут я замечу без ложной скромности, что мой партизанский отряд был самым эффективным на всем Глаголе! Ну да что я вам рассказываю?! Вы же сами видели тогда, в каньоне. Мы давали прикурить и «Атурану», и «Скорпиону», и даже «Асмароту»… А ведь у нас ни техники, ни оружейных заводов, ни тыла…
— Помню-помню, — сказал я, деликатно промолчав о том, что назвать эти воспоминания приятными никак нельзя.
— Короче, ваши охотились персонально за мной. Это, конечно, большая честь… Но и страшно утомительно! Долгое время осназ не мог сесть нам на хвост. Тогда прислали целую опергруппу интеллектуалов из Генштаба. Как ни странно, они за неделю нас вычислили. Подняли в ружье едва ли не весь гарнизон Глагола. Выехали в поле, как это в ГАБ говорится… Начали нас, как зайцев, загонять. Загнали. После чего предложили мне сдачу на весьма соблазнительных для обычного человека условиях. Напирали на то, что я, де, герой войны с Конкордией, по принципу «враг моего врага мой друг».
— А вы?
— Я, может, и согласился бы. Потому что ситуация вообще-то была безвыходная, а со мной ребята молодые… Но тут прямо на головы вашему осназу посыпались эти… синие… ягну. Это был цирк с конями, я вам скажу!
— Видел я этот цирк, — сдавленным голосом откликнулся я. — Считай, на премьере даже отметился… Что дальше-то было?
