— А на других кораблях?
— Хуже. Семерка Зейбике обычной конфигурации, у нее в носу четыре аппарата и шестнадцать торпед. Она возьмет двух пассажиров, и то впритык. Девятка Клаузена чуть объемнее, но она не обкатана — переход сюда был первым, мы не уверены, что устранены заводские недостатки. В ней разместится восемь человек в самых спартанских условиях.
— А еще двое? — уточнил Никольский.
— Простите?
— Нас двадцать. Вы назвали восемнадцать мест.
— Двоих можно втиснуть в этот отсек, — старпом кивком указал на двухъярусные койки. — У нас некомплект команды. Но спать будут посменно с членами экипажа.
Никольский выбрал для себя именно этот вариант. Лучше коротать время в компании простых моряков, нежели в обществе развенчанного диктатора, слушая бесконечные хриплые речи и вдыхая ароматы, которые выделяет его больное дряхлое тело.
— Господа, поднимаемся наверх. Нужно срочно грузиться и выйти в море затемно.
Некоторое неудовольствие условиями пребывания высказал лишь Борман. Уставший от путешествия фюрер, напичканный некими успокоительными препаратами вместо тонизирующих, мгновенно захрапел и застонал на узкой койке, слегка испортив воздух.
Носовой отсек превратился в перегруженный склад. Кроме архива, сюда занесли массивные кофры с вещами высокопоставленных пассажиров, баул с лекарствами вождя, контейнеры с продуктами для спецпитания фюрера. Вокруг грузового великолепия на стеллажах лежали мрачные семиметровые цилиндры торпед.
В открытом море конвой попал в шторм. Сразу после выхода из эллинга лодку начало швырять на волнах, словно ялик. Никольский в открытый люк третьего отсека увидел, как в центральный пост скатились командир и два офицера. С их черных плащей стекала вода. Прин скомандовал погружение на перископную глубину.
Через несколько минут качка утихла.
— Осмотреться в отсеках! Лейтенант Шторх, провести инструктаж с пассажирами!
Молоденький лейтенант, явно свежеиспеченный выпускник морского заведения, смущаясь перед высокими гостями, заговорил о порядке на лодке. Орднунг унд дисциплинен показались воистину драконовскими. Время полуторамесячного похода фюреру и его окружению предстояло провести преимущественно в носовом отсеке. Без специального разрешения капитана даже Гитлер мог выйти во второй отсек лишь в гальюн. А лучше — опорожняться в ведро, выносимое кем-то из свиты. Доступ в камбуз позади центрального поста получил только личный повар вождя. Прием пищи пассажирам также предстоял на месте.
Зато во время тревоги гостям предстоит покинуть торпедный отсек и как-то скукожиться на койках второй секции. В нос по боевому расписанию бегут унтер и матросы, которым перезаряжать торпеды, управлять рулями глубины и выполнять другие какие-то важные задачи, непостижимые сухопутному интеллекту.
— Полагаю, во время всплытий мы поднимемся на палубу, — уверенно заявил Бульдожка.
— С разрешения командира, — замялся лейтенант и посмотрел на тревожно ворчащего фюрера. — Вы не натренированы быстро спускаться вниз при команде срочного погружения.
Да, вождь точно не сможет. Его спускали как ящик с тушенкой, на подвесе, пропустив трос под мышками, а штурмбаннфюрер страховал снизу.
Дни подводного плавания слились в один бесконечный день. Никольский сидел без движения на койке, погруженный в свои мысли, от нечего делать прислушиваясь к докладам радиста и акустика, а также тихой болтовне свободных от смены подводников. Через переборку шел бесконечный митинг, переходящий в производственное совещание, на тему нацизма, большевизма, еврейской опасности и грядущего возрождения по программе «Феникс».
До путешествия в Россию вместе с «Дервишем» Владимир Павлович частенько видел в британских газетах сравнение Гитлера с другими руководителями — Чемберленом, Черчиллем, Рузвельтом и Сталиным. После плотного знакомства с нацистским лидером в марте и апреле сорок пятого Никольский сделал для себя вывод, что применительно к России арийского вождя правильнее сравнивать с Ульяновым. У них обнаружилась масса сходных черт. Оба — популисты, экстраверты, любители массовых мероприятий и долгой говорильни. Оба, придя к власти, утратили чувство реальности. Задолго до достижения шестидесятилетнего возраста превратились в жалких развалин. Ни у одного из них нет потомства, а наследственность подпорчена близко-родственным соитием предков. При опасности Ленин в июле 1917 года и Гитлер в апреле 1945 года решительно удрали, бросив руль на товарищей по партии.
Сталин старше фюрера лет на десять и до сих пор в бодром состоянии тела и духа, трое детей, старается выступать лишь на съездах ВКП(б) и подобных мероприятиях, где вещать необходимо по протоколу. Не покинул Москву, когда вермахт прорвался до ее пригородов. Он вообще мало говорит, а его действия отличаются рациональностью и целеустремленностью. Ужасная, мрачная фигура, чудовищная в решимости уничтожать своих и чужих для достижения поставленных задач. Прав Шауфенбах, классифицируя европейских гениев зла. Сталин — великий человек, Ульянов и Гитлер на его фоне много мельче.
Лодка тем временем жила своей жизнью, вместе с экипажем напоминая единый сбалансированный организм. По звукам можно определить режим движения. Ночью работали дизеля, наполняя корпус дрожью. Если ощущалось волнение, значит, лодка на поверхности. Если спокойно — идет на перископной глубине.
За относительный комфорт движения на этой глубине приходилось расплачиваться неприятными минутами, когда при сильном волнении подклинивал клапан воздухозаборника, венчавшего здоровенную воздушную трубу — шноркель, торчащую над водой рядом с перископами и антенной. Дизеля начинали высасывать воздух из отсеков. В ушах треск, немудрено потерять сознание.
Днем при малейших признаках опасности дизеля стихали, уступая место электромоторам. Корабль двигался практически бесшумно, экипаж переговаривался шепотом, а за уроненный металлический предмет грозились убить.
Ход под электромоторами медленный, поэтому следующей ночью опять наверстывали на дизельной тяге. В остальном день и ночь в идущей на глубине подлодке — понятие условное. Неярко горят лампочки и светляки в печах дожига водорода, моряки отсчитывают четырехчасовые циклы вахт, отдыха и работ по корабельному хозяйству. Тем более при некомплекте экипажа нагрузка на каждого чуть больше, и нет разницы, стоишь ты вахту среди ночи или днем.
Отсеки наполнились тяжелым амбре потных мужских тел, носков и выхлопов из гальюна. Влажность чрезвычайная, по словам моряков — хуже, чем в тропическом лесу. Особенно било по носу, когда во время ночных всплытий командир дважды разрешил Никольскому выход на верхнюю палубу, и возвращение в душный сырой подводный мир ощущалось настоящим испытанием.
Самыми радостными выдавались моменты рапортов радиста о перехваченных новостных передачах. Красная Армия неумолимо прорывалась к Берлину. Немцы мрачнели, а Никольский с трудом сдерживал улыбку.
Иной раз хотелось влиться в команду, чтобы вахты сокращали ожидание. Увы, даже простой матрос в Кригсмарине — обученный человек. Ошибка под водой грозит гибелью всему экипажу.
