Пан Свободек все никак не мог угомониться – то ли доказывал вышестоящим отцам-командирам свою незаменимость и нужность, то ли искренне был уверен в собственной значимости. Полная образных выражений, цитат из Священного Писания и метафор, пламенная речь его продолжалась уже больше часа, и не только один Вожников полагал, что пора бы уже и закончить. Ну, нарвались на засаду. Ну, погибли – что в этом такого необычного? В Средние века вообще гибли часто, и ценность человеческой жизни была близка к нулю. Примерно как в России в крысиные девяностые: «Сдохни ты сегодня, а я завтра! Не дай себе засохнуть, бери от жизни все».
Пан Свободек все говорил и говорил, то понижая, то повышая голос… а он ведь хороший оратор… где научился? Окончил университет? Несомненно! Тогда почему этим не хвастает, «косит» под простого? Впрочем, почему – понятно: для имиджа. Мол, вот, из простонародья, а уже много чего добился… Или нет, не так! Просто хочет показать, что он и все эти люди – «две пары в сапоге», одной крови, одного поля ягоды.
Но зачем уж так стараться-то? Переборщит ведь, переборщит. И так-то его простые воины не очень жаловали… хотя трескучих замполитов не любят нигде. Кроме речей да стукачества – что от них толку-то?
Воспитывают личный состав – вот как сейчас пан Свободек? Да-а-а… Воспитывать детишек в детском саду можно, а уж если постарше стали – все! Что выросло, то и выросло.
И что характерно – никто зарвавшегося «замполита» не останавливал, не прерывал – оставив вместо себя Прокопа Большого, Жижка отправился по своим делам – вот и остановить было некому, даже Прокоп – и тот не решался, а князь Егор так и прав таких не имел. Вот и балаболил пан Свободек, «воспитывал».
Вожникову вдруг вспомнился старый участковый уполномоченный, вечный (как говорят в армии – «пятнадцатилетний») – капитан, бывший опер, «сосланный» на село за непочтительность к начальству и крепкую дружбу с зеленым змием. Участковый иногда заходил на пилораму к Егору, поболтать да выпить. Бывало, что и пробирало старого капитана.
– Во, Егорша, – отдел по воспитательной работе с личным составом теперь есть! Целый отдел бездельников. Оперов, участковых, пэпээсников сокращают – скоро в патруль ходить некому будет, – а этих чертей расплодили немерено! А потом спрашивают – с чего это у нас раскрываемость такая низкая? А ясно, с чего! Пьют людишки-то! Так выгнать пьяниц на хрен. Вот и выгнали… лучших оперов поувольняли, на их место понабрали пацанов, детишки голимые – пить толком не умеют… А как ты без водки с контингентом общий язык найдешь? Да никак! Вот и нет связи… А как без информации? Да никак. Такое впечатление, что начальство судит о раскрытии дел по всяким там дурацким сериалам. От того, что ты пятнышко крови экспертам отнес, преступления раскрываться не будут – только если кто-то что-то скажет… на хвосте принесет. Стук-стук, короче. И без этого – никак. Свои люди нужны, вот о чем я!
О том же сейчас вдруг подумал и князь. О том, что хорошо бы кого-то здесь заиметь – если такие, как пан Свободек, власть возьмут, мало никому не покажется. Присмотр нужен, глаз да глаз.
Нельзя сказать, что раньше Егор над этим не задумывался. Задумывался, даже строил кое на кого планы, да вот только еще не успел толком ничего предпринять. Дело это деликатное, небыстрое – торопиться нечего.
Пан Свободек наконец-то закончил – наверное, просто больше не мог говорить, устал, бедолага, вымотался. Подошедший помощник – худой, вечно сутулый и малоразговорчивый тип по фамилии Рамек – подал утомленному оратору фляжку с водой… или вином. Или пивом. Вообще, этот Рамек был своему хозяину предан… хоть и не полагалось в Таборе иметь слуг – ведь все люди равны! – так сутулый и не именовался слугой, а считался «помощником». Убей бог, князь никак не мог придумать, как и на чем с «помощником» этим сойтись, да еще хотелось бы, чтоб тот не донес своему господину. Так ничего пока в голову и не лезло – не имелось соответствующей подготовки, черт его знает – как и завербовать-то? Ах, Рамек, крепкий ты орешек, должно быть.
Рамек помог пану Свободеку забраться в повозку и сам уселся рядом с возницей, тут же хлестнувшим коней:
– Н-но, ироды! Пошли, пошли, драконы!
«Возница!» – тут же осенило князя.
Пан Свободек не очень-то любил ездить верхом (Егор сильно подозревал, что и не умел даже) и передвигался по городу в громыхающей повозке, чуть меньше той, что обычно использовали табориты, но все же вполне громоздкой. Приобрести дорогое рессорное ландо производства фирмы «Ганс и Георг» «замполиту» не позволяли не столько политические взгляды, сколько опасение напрочь погубить свой образ радетеля за народное благо. Да и не позволил бы никто в шикарной коляске ездить – люди ведь все равны и должны быть одинаковы: одинаково выглядеть, одинаково мыслить, одинаково жить – дабы никогда не возникла гнусная, разъедающая общество зависть. Возникнет – и все, хана, кончилось народное единство. Кстати, в этом табориты вовсе не были так уж неправы.
Итак, возчик. Дородный, с круглым лицом и вислыми, пшеничного цвета усами пан, звали его, кажется, Добружа, или как-то так… Нет, именно так – Добружа. Познакомился с ним Егор запросто, просто поехал на коне сзади да подождал, когда пассажиры сойдут, войдя в предоставленный для жилья дом. Кстати, и сам князь столовался рядом. Хотя домов для всех таборитов и не хватало, но кое-кому все же постой полагался, в полном соответствии с Оруэллом – «все овцы равны, но некоторые – равнее других».
И все же это равенство постоянно декларировалось таборитами, в их лагере в городе и на горе Табор не было ни господ, ни слуг. Любой мог подойти к любому – запросто. Вот и Вожников подошел. Похлопал по крупам коней, попинал колесо телеги, поинтересовался:
– А что, рессор нет?
– Чего-чего? – озадаченно переспросил пан Добружа.
Да-да, даже среди таборитов все именовали друг друга из вежливости – пан, до слова «товарищ» как-то еще не догадались, а Егор им этого не подсказывал, не считал нужным.
– Ну, такие стальные пластинки, подкладываются под ось и гасят тряску.
– Под ось? Пластины?
– Хочешь, так пойдем в пивную – объясню.
Славный пан Добружа просиял и согласился в ту же секунду. Оказывается, он тут, поблизости, и пивную хорошую знал, называлась классически – «У чаши».
– О, совсем, как у Гашека!
– Смотрю, и вы ее знаете, пан? Да уж, пиво там доброе. Только вот гроши…
– Да я вас, пан возница, угощу, раз уж сам разговор затеял.
– Вот это славно! Идемте же скорей, славный пан Жегор!
– Вы что, меня знаете? – спускаясь следом за своим провожатым в какой-то подозрительный подвал, поинтересовался князь.
Возница оглянулся:
– Кто ж вас не знает, пан Жегор! Все знают, и уважают все – за нрав ваш и к простому человеку снисходительность.
– Так у нас тут вроде бы все простые…
Пан Добружа гостеприимно распахнул дверь, словно сам и был хозяином этого заведения, несколько запущенного снаружи, но вполне уютного внутри.
