Чу! Снова что-то лязгнуло. Ярослав поудобней перехватил секиру – неужто за обозом следят? Неужели – крестоносцы, немцы? Или – местные паны, те тоже могли напасть.
Крамичек позади вдруг рассмеялся. Ярослав возмущенно оглянулся – и чего ржет-то? Тем более в такой момент.
– Глянь, пан Яр! – Парень показал вверх, на ветви липы, где болталось что-то такое… лязгающее…
Черт! Старый капкан! И кто его только туда забросил?
– Тьфу ты!
Выпрямившись, Ярослав сунул секиру в лямку да, забросив за спину, оглянулся:
– Ну, идем, Крамичек. Чувствую – то-то сейчас хохоту будет.
Да, хохоту было изрядно, даже пан Яр – сотник! – к общему хору присоединился, усевшись на телеге и искоса поглядывая по сторонам. Да-а-а… повезло нынче. Со всем повезло – и с продуктами, и с погодой. С утра еще туманилось, моросило, а после поднялся ветер, и к вечеру распогодилось – небо стало высоким и чистым, лишь кое-где кучерявились легкие белые, как овсяный кисель, облака.
– Ох-ох-ох, – все ж для порядка повздыхал сотник. – Теперь бы к ночи до нашего шляха добраться, и считайте – все.
«Наш шлях», или «Гуситский шлях» – так называли дорогу, что сворачивала прямиком к горе Табор и на которую с нехорошими целями мог сунуться разве что сумасшедший или самоубийца, – все контролировалось постами таборитов, первый из которых вскоре должен был показаться…
– Во-он за тем кряжем, – указал пан Яр усевшемуся за вожжи Крамичеку. – Там будем – можно и повеселиться.
Парень улыбнулся, щелкнув вожжами:
– А ведь скоро доедем! Не так-то и далеко.
– Недалеко, верно. К ночи уж точно будем.
Они приехали раньше – солнце еще не успело скрыться за синими отрогами гор, и длинные тени скал чернели поперек наезженной многочисленными телегами колеи, словно вытянутые ноги прилегшего отдохнуть великана. Чуть в стороне, у самого кряжа, виднелся шатер, из ложбины тянуло дымом, и алые отблески костра плясали на стволах росших рядом деревьев.
– Вот и наши, – обрадованно воскликнул Крамичек.
Кто-то из обозных помахал рукой:
– Эй-эй! Сейчас мы у вас утку зажарим!
Воины в стальных шлемах, пропуская обоз, молча отсалютовали копьями. Возы неторопливо, один за другим, втягивались в ложбину.
– Я займу местечко?
– Давай.
Крамичек, передав вожжи напарнику – такому же молодому парню из Брно, – соскочил с телеги и нетерпеливо побежал к костру… что-то просвистело… и юноша вдруг споткнулся, упал…
И тут же со всех сторон полетели стрелы!
– Засада! – запоздало закричал Ярослав. – Разворачивайте возы, разворачивайте…
Бесполезно. Уже было поздно. Выскочивший из-за кряжа отряд крестоносных рыцарей, словно ураган, смел всех выскочивших им наперерез воинов, завязалась рукопашная схватка, где парни из отряда пана Яра проявили себя во всей красе, сражаясь отважно и умело. Увы, силы были слишком неравные! И еще – неожиданность… Откуда взялся здесь столь большой отряд? Как они вообще посмели?
Удар! Палица соскользнула со шлема, угодив в левое плечо, и Ярослав, жутко ругаясь, отмахнулся секирой, угодив немцу в латную грудь. Кираса глухо звякнула, загудела, и сотник, не думая, обрушил на врага град ударов с такой непостижимой яростью и силой, что немец вынужден был отступить… И получил удар в шею!
– Ага! – подняв вверх окровавленную секиру, пан Яр оглянулся, подзывая своих. – Наши недалеко, парни! Выпрягайте коней, скачите. Просите подмогу!
Что-то ударило по шлему… палица? Верно, кто-то метнул… ничего не скажешь, удачно…
Глаза бывшего торговца навозом затуманились, тело обмякло, оплыло, словно квашня, без сил повалилось на телегу…
– Разворачивайте возы! – подняв забрало, приказал рыцарь с золотым львом на червленом поле щита. – Уходим. Быстро!
– Мы не будем их преследовать, мой барон? – почтительно поинтересовался один из воинов в заляпанной кровью кирасе.
Рыцарь мотнул головой и усмехнулся:
– Нет! Нас всего три сотни, а их там – тысячи. Достаточно и обоза. Уходим!
Затрубил рог, и крестоносцы, проворно развернув возы, поехали прочь, даже не добив раненых таборитов. Следовало спешить – некогда было! Вот-вот могли показаться войска страшного Жижки! Конечно, было бы вполне достойно умереть за святое дело в борьбе с превосходящим по силе противником, но… Если б врагами были рыцари, а так… Табориты! Гнусные смердящие мужики – какое уж тут благородство?!
Скрипели колеса возов, ржали лошади, кто-то негромко шутил. Отряд крестоносцев во главе с рыцарем Золотого Льва уходил в ночь, уводя с собой отбитый у гуситов обоз с фуражом и продуктами. Славная вышла победа, лихая. И, главное, под самым носом у знаменитого Жижки!
– Уже третий обоз! – ругался на совете Прокоп Большой. – Третий! И это только за последнюю неделю, ага. Эти недобитые сволочи немцы совсем обнаглели. Нет, ну сколько же можно терпеть?
Табориты хоронили погибших. Тех, кого привезли с Гуситского шляха, где столь бесславно был потерян обоз. Со скорбными лицами опустили погибших товарищей в могилы, священник прочитал молитву, конечно, по-чешски, и очень быстро, как попросил пан Свободек – а этот непростой и приятный с виду пан имел большое влияние. Нечего было и спорить.
– Мы потеряли наших братьев! – После священника пан Свободек взял слово, поднявшись на невысокое крылечко часовни. – Пожалуй, лучших из нас. Мы скорбим, но наша скорбь не есть скорбь трусов, о нет. Мы обязательно отомстим, и я клянусь в этом сейчас перед всеми вами. Мы боремся за народное счастье и этим сильны. Сильны и непобедимы. Лишь иногда подлые враги кусают нас исподтишка, нанося страшные свербящие раны. О, славные герои! Никогда народ не забудет ваш светлый подвиг… Никогда! А ныне – мы чествуем этих героев!
Стоявшего чуть в стороне Вожникова покоробило. Сию прочувственную речь он слышал уже раз пятнадцать – все в том же исполнении и всегда – одно и то же. Егор с детства не любил пафоса, а слово «чествовать» так и вообще толком не понимал никогда, считая его принадлежностью составителей речей для номенклатуры. Что значит – чествовать? Читать хвалебные стихи, аплодировать, с комплексом ритуальных завываний произносить пафосные речи? Что же касается подвигов, то и к ним у князя сложилось свое отношение. Егор уже давно совершенно искренне полагал, что все славные подвиги есть результат чей-то недоработки, ротозейства, а иногда – и откровенной подлости и предательства. Так оно всегда и бывает – кто-то по глупости (либо – специально!) делает ошибки, а кто-то другой исправляет их ценой своей жизни. А затем первые произносят пафосные речи о погибших героях – вторых. Сволочи и подлецы. Что тут еще скажешь?
– Страшная боль стучит в моем сердце! – стуча себя кулаком в грудь, продолжал ритуальные завывания «замполит». – Боль о наших погибших товарищах…
