Повысив голос, король взмахнул рукой – и гул одобрения прокатился по зале, затихнув под сводчатым потолком.
– Это письмо – оскорбление! – выкрикнул один из рыцарей. – Прямое оскорбление нашему государю и всем нам! Ужель мы будем молчать?
– Слава королю Вацлаву!!! Долой прихвостней Сигизмунда!!! Долой!
Король приподнял левую бровь, и все стихло. Богемский венценосец в сопровождении своей блестящей свиты вальяжно удалился.
Возбужденная толпа рыцарей переместилась на улицу, а вслед за Вацлавом в королевские покои вошли лишь двое, удостоенные великой чести личной аудиенции у высочайшей особы – профессор Ян Гус и великий князь Георгий Заозерский – Егор.
– Ну, что скажете? – усевшись в удобное кресло, нахмурился государь. – Уже недалеко и до бунта. Я слышал, где-то в горах восставшая чернь уже жжет рыцарские замки, без особого разбора – чешские они или немецкие.
– И тому есть причины, мой государь! – сверкнув глазами, поклонился Гус.
Король нервно взмахнул рукой:
– Так назовите их! Да не стойте вы оба – садитесь.
– Вы сами прекрасно знаете все причины, государь. – Профессор все же остался стоять, а вот Вожников, ничуть не стесняясь, уселся на лавку, закинув ногу на ногу и с любопытством глядя на монарха.
– Алчность ваших вассалов – вот всему причина! – негромко промолвил магистр. – Я все понимаю – бог устроил так, что есть, были и будут богатые и бедные, слуги и господа… Но, полагаю, не следует все это неравенство раздувать еще более, ибо в ответ вы получите огонь, столь бурное пламя, что сожжет всех!
– И что же вы предлагаете делать?
– Для начала ограничьте барщину тремя днями в неделю, чтобы вилланы три дня работали на своего пана, три дня – на себя и один день в неделю – в воскресенье – посещали бы церковь. Простую и понятную для всех церковь, где все равны, а священники – уважаемы и любимы. Где не торгуют индульгенциями, не пьют, не дерутся, не прелюбодействуют, не смотрят алчно в карманы паствы!
– Вы еще предлагали все церковные владения забрать… – задумчиво протянул король. – Не думайте, что я против! Как и по поводу барщины – да, ограничить, три дня в страду вполне хватит, а нет, так пусть паны раздают землю в аренду. Я, пожалуй, издам указ… Боюсь, правда, что уже слишком поздно.
– Никогда не бывает ни рано, ни поздно – главное, чтоб хоть что-то делалось, – заметил со своего места Егор. – Извините, что перебиваю, государь. Что же касаемо реформации церкви – уж больно удобный момент, грех не воспользоваться! Тем более мы в своих воззрениях отнюдь не одиноки – кроме чешских, еще есть и многие немецкие рыцари и князья, и богатые ганзейские города, которым уже давно надоело платить десятину неизвестно кому. Пока нет нормального – одного! – папы…
Король покивал:
– Я понимаю, о чем вы. О том же толкует и наш уважаемый профессор. Но… я знаю своего братца – Зигмунд не остановится перед тем, чтобы организовать крестовый поход. Какая разница, какой папа его объявит? Лишь бы объявил, а желающие всегда найдутся. Получить отпущение всех своих грехов да поживиться за счет грабежа – чем худо?
– Ну, грехи любой из пап отпустить может, – засмеялся Вожников. – А вот насчет грабежа… Как бы самим стриженым не остаться! Кстати, государь, не знаете ли вы нюрнбергского маркграфа Фридриха по фамилии Гогенцоллерн?
– Ну, знаю. Тот еще обормот, – совсем не по-королевски отозвался Вацлав. – Знаю еще, что Бранденбург он сильно хочет.
– Вот, вот! – Князь обрадованно взмахнул рукой. – Бранденбург! Хочет, как вернувшийся из долгого плавания матрос разбитную девицу из лупанария. А мы ему в этом поможем. Не матросу – Фридриху.
– Понимаю, что не матросу, – усмехнулся король. – Только как мы ему поможем? Да и зачем? Ежели случится крестовый поход, у нас и самих останется войска не густо. Тем более Фридрих Гогенцоллерн из тех господ, слово которых… как бы это помягче сказать…
– Я вас понял, – пряча усмешку, Егор покусал губы. – Но в нашем случае ему будет выгодно нас поддержать… Вы ведь – курфюрст, плюс еще два курфюрста – за нас будут. И – за Фридриха, против Сигизмунда. Я знаю, кто…
– Я тоже догадываюсь. Но… четыре курфюрста точно – за Зигмунда и папу… уж не знаю, кого они там выберут.
– Боюсь сглазить, но и в этом вопросе дело тоже может обернуться к лучшему, – вспомнив разговоры с секретарем папской курии Поджо Браччолини, улыбнулся князь. – Смотрите, как мы все друг с другом повязаны – вы, Фридрих, курфюрсты… будущий папа. И – Русия.
– Русия? – Вацлав Люксембург удивленно хлопнул глазами. – Но она же далеко… вроде…
– Она рядом! – вскочив на ноги, воскликнул Егор. – Ливония, Литва, Польша, часть Венгрии – уже наши! Кстати, и я не прочь стать курфюрстом – как маркграф Ливонский, имею все права!
– Но…
– Понимаю: для этого нужно немножечко повоевать. Вот мы и повоюем!
– Вот теперь я вижу, что вы – истинный русский король, – правитель Богемии неожиданно засмеялся. – Рассуждаете вполне здраво, по-государственному… к тому же и держитесь безо всякого раболепия или смущения, как равный с равным. Все правильно, друг мой! Хотите корону курфюрста? Имеете право? Да, имеете. Но это право нужно еще подтвердить… силой!
– Именно так, брат мой Вацлав! Именно так мы и поступим.
– Только меня не втягивайте в свою игру раньше времени. Кстати, в случае чего войско русских рыцарей нам бы вовсе не помешало!
– Будет войско, – кивнул Егор. – И пушки будут, и все, что надобно. Я уже послал домой гонца.
– Рад, что вы в этом честно признались! Предлагаю за это выпить.
– Охотно! А вы как, доктор Гус?
Профессор тоже согласился – в общем-то, обо всем уже договорились. В основном. Осталось дело за малым – исполнять.
Князь посмотрел в окно на Злату Прагу. Все ж он во многом сегодня признался, да почти во всем, кроме одного, самого, пожалуй, главного. Егор ни слова не сказал о финансовой экспансии Русии на центральноевропейские рынки, что уже велась тихой сапой через все того же Фуггера и ряд ганзейских банков. Русское серебро в Европу же хлынуло… а совсем скоро хлынет и золото Орды. Повоюем, что ж… Но прежде того – позвеним денежками. И вот тогда поглядим, кто тут у вас будет императором!
Известие об оскорбительном послании императора Сигизмунда очень быстро распространилось по всей Праге, упав на благодатную почву съехавшейся для встречи Гуса чешской шляхты. Рыцарей поддержали не только бюргеры, но и простые горожане, и крестьяне из близлежащих сел. Спонтанно начавшиеся погромы немецких лавок и монастырей переросли в настоящую вакханалию насилия, когда для многих уже стало не особенно важным – кого и за что громить, главное – громить, жечь, грабить!
По всему городу потянулись к небу дымы – то горели дворы немецких купцов. Кое-кого из них уже сбросили во Влтаву, по улицам рыскали разъяренные толпы – за немецкую речь немедленно били в морду!
