И не только подвоз подкреплений являлся жизненно важным делом, не менее необходимо было вывезти десятки раненых и искалеченных солдат вместе с двумя взятыми Шмеллингом «языками». Ибо пленных озверевшие в доску от подлого коварства парашютисты брать не стали…
«Фельзеннест»
— Мой фюрер! — Тихий знакомый голос медленно вошел в разум, и Андрей чуть ли не застонал от разочарования. Ему снился сон из далекой той жизни, война в Афганистане, пыль, серпантин и этот фугас, что подбросил танк будто пушинку.
Та давняя война с первого дня пребывания в этом новом для него теле отпустила, а потому ее возвращение сюда стало для него неожиданным. И этот сон напугал, но голос полковника Шмундта вовремя вырвал его из зловещей пучины.
«Надо будет ему генерала дать. У мужика удивительное свойство приходить вовремя. — Андрей тряхнул головой, прогоняя остатки сна, и мысль тут же понеслась дальше: — Ведь Шмундт прикрыл своим телом моего бесноватого визави при покушении Штрауфенберга 20 июля 1944 года и погиб. Решено — как только Черчилль выкинет белый флаг в Лондоне, я ему чин накину, пусть с золотым шитьем в петлицах походит. Тем паче он у меня стал, хм, специалистом по генералам. Как Иосиф Виссарионович любил приговаривать?! Кадры решают все!»
— Да, Шмундт, я уже проснулся.
Андрей тяжело встал с дивана, на котором прикорнул, откинувшись на спинку. Бросил быстрый взгляд на часы и вздохнул — он спал чуть больше часа. Еще утро не наступило. И сразу спросил, понимая, что главный адъютант по пустякам будить не станет.
— Срочное сообщение от фельдмаршала Геринга. Полчаса назад принята радиограмма от командира 2-й парашютно-десантной бригады полковника Ойгена Мандля. Аэродром у Гастингса захвачен в исправности. Командующий начал переброску на него посадочных батальонов 3-й бригады, что ждет в полной готовности в Булони. В благоприятном случае могут быть переброшены части егерей «Эдельвейса».
«Дело доброе. — Сон моментально схлынул, будто его и не бывало. — Еще бы — в первые же часы запросто захватить аэродром и раскрыть… Нет, какое там раскрыть, пинком вышибить „воздушные ворота“. Хотя с таким определением он погорячился, но „калиточка“ уже есть.
А сие весьма неплохо. Правда, с одной площадки проку немного, тех же горных егерей придется два дня перевозить, ибо слишком мало осталось транспортных „юнкерсов“.
Но тут главное добрый почин, а там и на других участках, глядишь, и дело тронется. Хотя надежды маловато, может, только на успех 1-й бригады у Фолкстоуна, ведь на западном направлении сброшены лишь отдельные батальоны…»
— Лед тронулся, господа присяжные заседатели…
— Что вы сказали, мой фюрер, прошу меня великодушно простить? Это на русском языке? Вы делаете поразительные успехи в изучении столь трудной речи!
— Не льстите мне, Шмундт, — Андрей пожал плечами. — Всего три месяца только. А это доказывает, что между германцами и славянами много общего. И главное, предки — легендарные готы!
— Да, мой фюрер! Вы правы!
Шмундт покладисто согласился, за это время, хоть и после коротких дискуссий и некоторого колебания, полковник воспринял новую точку зрения на национальный вопрос.
Более того, по собственной инициативе покопался в родословных германских генералов и, к своему великому удивлению, выяснил, что у доброй половины имеется в жилах славянская кровь, а десятая часть так вообще носит соответствующие фамилии, пусть и германизированные.
Да что там генералы вермахта — великий Гете имел своим дедом лужицкого серба. Это неожиданное открытие настолько потрясло главного адъютанта от ОКВ, что тот сразу и безоговорочно перешел на новые расовые позиции. Хорошо себя чувствовать наследником легендарной Гипербореи!
Впрочем, многие генералы и офицеры, увидев некоторый отход от расовой людоедской теории, в пику нацистам, охотно поддержали новые веяния, хотя и идущие от главкома люфтваффе.
Рассудили вояки просто и незатейливо — хоть толстый Геринг и нацист, но все же свой брат военный, летчик-ас Великой войны и кавалер «Пур ле мерите», самой значимой в то время награды. Сейчас он вообще целый фельдмаршал и главнокомандующий грозных люфтваффе.
Вот тут даже Гиммлера проняло: обер-палач рейха всполошился, быстро прибежал с доносом и своими соображениями по этому поводу, вот только поезд со станции уже уехал…
— Да, Шмунд. — Родионов одернул себя за ненужные воспоминания и довольно нейтральным голосом спросил: — А что делает сейчас фон Белов? Почему не передал мне это сообщение от своего главкома? Ведь он заходил ко мне совсем недавно.
— Я его отправил спать, он очень устал. — Шмундт ответил очень быстро, и Родионов мысленно усмехнулся: «А ведь вы карьерист, батенька! Сами решили добрую весть передать и лавры за нее себе прибрать. А если бы была худая, то соответствующий адъютант бы пришел». Но сказал полковнику совсем другое:
— Спасибо за добрые известия. Идите отдыхать, это мой приказ.
Однако не успела закрыться за главным адъютантом крепкая дверь, как буквально тут же зашел фрегаттен-капитан фон Путткамер с весьма вытянутым и побледневшим лицом, цепко сжимая чуть дрожащими пальцами белый листок радиограммы.
— Мой фюрер, у меня дурные новости…
Фолкстоун
Моторизованный батальон, в котором должна была действовать разведывательная рота гауптштурмфюрера Курта Майера, но с минимумом положенных по штату автотранспортных средств, которые в принципе и не нужны в первый день операции, высаживался во второй волне десанта.
Внешне офицер скрывал рвущуюся наружу радость. Уцелели в морском бою ночью, миновали снаряды и острый форштевень английского эсминца, да и тут откровенно повезло. Ведь мало приятного рваться первым на этот берег, что ощетинился огнем.
Куда бы Майер ни бросал свой взгляд, везде были видны следы короткого, но ожесточенного боя.
К берегу приткнулись два штурмовых бота, превращенные в груды искореженного металла. Рядом, на прибрежном песке, лежало несколько тел в форме морской пехоты кригсмарине, на которые время от времени накатывала волна.
Чуть в стороне, на крутом спуске, застыл закопченный корпус малого панцера. У Pz-I была продырявлена насквозь пулеметная башенка, над которой свесилось изрешеченное тело танкиста — ветерок трепал окровавленные белокурые волосы.
Англичане стреляли практически в упор, из-за каменной кладки, ограждавшей набережную. Их двухфунтовая противотанковая пушка лежала на боку, перевернутая взрывом, раздвинув так в стороны станины, будто она проститутка, ждущая клиента.
— Как вам оно!
Майер хмыкнул с нескрываемым удовлетворением — внезапное огневое воздействие германского броненосца, судя по всему, оказалось для островитян шокирующим.
Их оборона была просто сметена тяжелыми одиннадцатидюймовыми снарядами, несколько зданий оказались полностью разрушены, кое-где в курортном городке продолжались пожары, но уже вялые, дымки еле-еле тянулись к небу. И везде набросаны тела убитых островитян, их шутовские каски огромными тарелками лежали везде, словно дожидаясь поминальной тризны по своим владельцам.
