Крепкие руки подхватили его как младенца, хотя веса в нем имелось на пять пудов. Однако здоровенный казак, исполнявший роль банщика, словно пушинку вынес его в обширный предбанник и бережно положил на широкую лавку. Рядом лежал плененный казаками командир, распаренный до жуткого багрового румянца, и тоже в полном бессилии.
А вот Родиона уже не было – парень пролежал в холодной ванне совсем немного и быстро оправился. Судя по бутыли с мутной жидкостью, знакомым китайским ханшином, в парня влили стакан, не больше. Вполне достаточная доза, способная свалить с ног после такой нервной встряски.
«Повел он себя достойно, не ожидал от него такой отваги и заступничества. Может быть, поэтому атаман Шубин нашу казнь отменил? Либо решил, что такой демонстрации вполне достаточно? Сейчас я ему все бы тайны генштаба выдал, если бы знал – второго раза я просто не перенесу, и им не герой, тельняшку на груди рвать не стану. Да и зачем все это – я же казакам не враг, а они со мною так! Почему?»
Мысли текли медленно, его клонило в сон. Вот только два станичника спать не дали – одели их двоих в четыре руки в чистые исподники, затем усадили на лавках.
– Так, вашбродь! Как предками заповедано – после бани последнюю рубаху продай, но водки выпей!
В ладонь насильно вложили стакан со спиртом – от жидкости омерзительно несло сивухой. Александр сморщился, пить эту дрянь он не хотел категорически. Но не тут-то было.
– Нет, господин подъесаул, ты уж пей, а то силою зальем, нос зажав. Атаман сказал влить стакан, не меньше, дабы хворь от купания не приключилась. Так что будь добр! Ну, ты же казак!
Метод кнута и пряника сработал – Пасюк понял, что ему не дадут уснуть, пока эту гадость не выпьет. Тут никак не открутиться – да и когда казак от халявной выпивки отказывался, тем паче если кровь хохляцкая, истового запорожца, в жилах колобродит.
Он задержал дыхание и приставил стакан к губам, еле держа его в ладони. Обжигающая жидкость хлынула потоком по пищеводу, Александр содрогнулся всем нутром, но через силу, давясь, кое-как допил. И стакан тут же выхватили из ослабевших пальцев.
– Атаман с тобою завтра с утра переговорит, вашбродь. А сейчас отдыхай – постель тебе царскую отвели, перина пуховая!
Пасюк уснул бы и на лавке в бане, до того он вымотался. А тут еще стакан спирта, выпитый им до донышка, начал действовать, словно нанеся по мозгам удар дубиной. Окунаясь в желанное забытье сна, Александр все же расслышал слова казака, обращенные к Ермолаеву:
– Ну, ты и здоров, ваше красное благородие. Сегодня в тепле переночуешь, а завтра мы тебя обратно переместим. Но кандалы сейчас наденем – заложником у нас побудешь…
Родион Артемов
Родион затравленным волчонком взирал на Шубина. Тот, словно не замечая этого взгляда, молча сидел на лавке перед ними с Пасюком, положив корявые натруженные ладони на стол. Они были в горнице одни – то ли есаул их не опасался, то ли хотел поговорить о таких вещах, о которых другим знать не нужно.
И, скорее всего, здесь было второе – сидящий рядом Александр уже огребся от атамана по полной программе, а сам Родион на Шубина даже не думал нападать – теперь он его намного больше боялся, чем Либермана. Тот хоть и злой, но добрый, человечно отнесся.
«Злой, но добрый. Странное словосочетание, но ведь тут у всех мозги набекрень давно съехали. Обезумели от крови, режут почем попадя. Не такой я гражданскую войну видел, когда читал. Никогда не думал, что она настолько страшная!»
Родион скосил глазом в сторону Пасюка – тот, как всегда, соблюдал внешне полнейшее хладнокровие, взирая на Шубина совершенно невозмутимо, будто не тот вчера засадил его в ледяную воду на погибель. Однако ведь почему-то приказал не доводить казнь до конца.
«Вот что непонятно?»
Вопросы вставали один за другим, и ответа на них Артемов пока не находил. Почему есаул отошел в сторону, будто его кто-то отозвал? И буквально через десять минут вернулся опрометью, приказав всех немедленно отнести в баню и хорошо пропарить.
Что заставило его отдать такой приказ? Передумал или отсоветовали? Тогда кто явился их таинственным спасителем? И что следует ожидать в дальнейшем?
– Вы, видно, гадаете, почему я вчера распорядился прекратить ваши мучения, господа?
Родион вздрогнул от удивления – ведь есаул прочитал его мысли. Удивился и Пасюк, дернувшись всем телом. Тоже, видно, ломал голову над вчерашними событиями.
– Я посчитал вас красным агентом, Александр Александрович, а все произошедшее в Шимках инсценировкой. Вначале грешил на господина подхорунжего…
Родион вздрогнул от направленного на него острого взгляда атамана, будто алмазом резанувшего. И тут оцепенел – Шубин всегда именовал его прапорщиком, а тут зачем-то произнес реестровый чин Артемова, о котором знать просто не мог.
– Но так играть невозможно, это настоящий облик. А вот вы, Александр Александрович, хоть изображали из себя убедительно, но не настолько, чтобы вам поверить. Так что, господа, вам придется рассказать мне всю правду, как на исповеди!
– А иначе вы нас снова в лохань засунете и заморозите там в одну далеко не прекрасную ночь?
Артемова чуть ли не заколотило от еле сдерживаемого страха – опять Пасюк свои игрища начал, нарывается своей грубостью! Да в его нынешнем положении нужно сидеть тише мыши под веником, кое-как вчера в чувство привели, да отпарили!
К его удивлению, Шубин не вспылил, даже взгляд не потемнел от гнева. Атаман только усмехнулся и негромко произнес:
– Теперь я точно знаю, что вы не враги и не тайные от красных подсылы, а офицеры. Есть весьма надежные доказательства этому убеждению. Вот так-то, господа!
– Позволено мне будет осведомиться о сих доказательствах?
«Ну что он на «обратку» нарывается! Лез бы один в бутылку, но он меня же губит! Хохол упрямый!»
Артемов не выдержал и пнул своего товарища по голени, как бы говоря – «да помолчи ты». Но тот не обратил на дружеский удар никакого внимания, продолжая сверлить взглядом улыбавшегося Шубина, который всем видом демонстрировал знание им какой-то важной тайны. И не просто показывал, а сказал, да то, отчего Родион поперхнулся.
– Я видел вас двоих, – Шубин нарочито медленно заговорил, не спуская глаз с Пасюка, – на фотографической карточке! Это происходило в Шимках, когда вы устанавливали там крест в память расстрелянных красными казаков, в том числе и меня. – Он помолчал, но, собравшись, продолжил: – А потому хватит тебе валять ваньку, Александр Александрович! Я теперь знаю многое, но отнюдь не все.
Атаман откинул с лавки дерюжку и под ней оказался до боли знакомый пластиковый пакет, совершенно неуместный в этом мире. Шубин усмехнулся и молча выложил на стол четыре книги, бумажник с документами, а потом, двумя пальцами, как мышь дохлую, и с видимым омерзением, журнальчик, что по скверной привычке был прихвачен Родионом в поездку. Не удержался он от соблазна, будто ежедневное лицезрение стриптизерш в охотку вошло, а не надоело до омерзения. Машинально прихватил, как Шура Балаганов кошелек в трамвае…
