Да и сам Пасюк не менее его обрадовался, хотя прятал свои эмоции тщательно – теперь, как ни крути, Шубин начнет ему больше доверять, ведь он ему тогда правду сказал о технических характеристиках оружия и маркировки патронов.
А тут голимая психология идет – если тебе раз и два истину не просто сказали, но и доказали, то в третье и четвертое, что производными от первых двух происходят, уже верят автоматически.
– Ну и дрянь!
Один из казаков прямо с детской обидой в глазах, посмотрел на Пасюка, а тот только ухмыльнулся в ответ, мол, сами напросились, а теперь страдайте.
– И из чего ее только делают…
– Это хлорпикрин, иначе его называют слезоточивым газом. Он почти безвреден…
От этих слов Александра чуть не подбросило на месте, и он мысленно обложил Артемова разными нехорошими словами: «Разве тебя, идиот молодой, спрашивали? Помолчать не можешь, ученость свою показать норовишь! Тебя научили пиликать, вот и играй, а сюда не лезь, придурок. Теперь проблем не оберешься!»
– А откуда вы это знаете, прапорщик?
Голос Шубина стал настолько вкрадчив, что Пасюк внутренне съежился – вот они, проблемы, звать не нужно, сами разом последовали. А Родион смешался, затянул молчание, явно пойманный вопросом. Но опомнился парень, показал на него рукою.
– Так Александр Александрович мне про него рассказал, когда в скотнике буран пережидали…
– А ведь верно!
Пасюк с улыбкой хлопнул себя ладонью по лбу, вроде как только сейчас припомнил.
– Выпили мы с ним изрядно, буран ведь накрыл, да еще мороз ударил. Почитай литр спиртовой настойки на кедровых орешках выдули. Вот и расхвастался спьяну, есть за мной грешок такой!
– Любим мы, казаки, выпить, что есть, то есть.
Шубин уже отошел от слез и спрятал в карман платок, которым вытирал щеки, а затем подошел к Артемову вплотную, глядя тому прямо в глаза. Пасюк заметил, что тот явно занервничал, но вмешаться никак не мог, и только ломал голову над тем, что атаману придет на ум.
И это тут же последовал, прямо убийственный вопрос, как удар кувалдой в лоб, что вышибает последние мозги!
– Сколько шашек в сотне по штату, господин прапорщик?
И по тому, как замялся Родион и оскалился победной улыбкой атаман, Пасюк понял, что для них все кончено – как говорится, есть картина Репина под названием «приплыли».
Родион Артемов
– Так сколько в сотне шашек по штату, господин прапорщик?
Шубин повторил вопрос чуточку звенящим голосом, и Родион понял, что самые скверные его предположения начинают сбываться. Первый же вопрос оказался, как говаривали раньше нерадивые студенты, из категории «не берущихся». Но если в консерватории можно было пересдать, то тут последствия могут быть весьма чреватыми.
И он, как пловец, что намерился прыгнуть в ледяную воду, очертя голову бухнул, предполагая, что название и численность должны примерно соответствовать, раз уж такое придумано, типа десятка или тысячи. Да у тех же монголов Чингисхана, как он помнил.
– Чуть больше ста, господин есаул!
– Однако, – атаман закрутил носом и тихим голосом произнес, уточняя: – чуть меньше полутора сотен казаков, господин мой хороший. А сколько взводов в сотне, два или три?
Артемов бросил вороватый взгляд в сторону, но Пасюка уже заслонили собою казаки, бросавшие на него весьма выразительные взгляды, от которых по спине пробежали мурашки.
И он решился ответить, припомнив одну из прочитанных книг о войне, где говорилось о какой-то троичной системе. Он ее так и не прочитал, скукожившись на второй странице, но перелистывал, а потому случайно и запомнил. Родион бодро ответил на поставленный перед ним вопрос, хотя уверенности абсолютно не чувствовал.
– Три, господин есаул!
Нехорошие смешки, прокатившиеся среди казаков, напугали его больше, чем гнев, что прорвался в глазах есаула. А внутри подленький голосок произнес – «Ой, че будет, че будет, сейчас такое начнется!»
– Четыре, пра-порщик!
Шубин так издевательски протянул его новый чин, что тут Родиону окончательно поплохело – «бить будут, и сильно». Но, взглянув в глаза атамана, понял со всей пронзительностью, что битьем дело не окончится – будут убивать, и мучительно.
– А казачок то засланный, станичники! – как-то нарочито буднично произнес атаман Шубин, и его бородатые отрядники еще теснее сгрудились – их жаркое дыхание опаляло Артемову лицо жуткой смесью жареного лука и чеснока.
– Кто же ты такой, извольте поведать, господин хороший? Или прикажете себя товарищем величать?!
Стало страшно до жути, зубы застучали кастаньетами, а тело затрясло от ледяного холода. Говорить правду бесполезно, не поверят, еще хуже будет, хотя куда ж еще. Но молчать еще страшнее, он чувствовал, что еще десять-двадцать секунд, и его начнут рвать в клочья.
– Ты на его пальцы глянь, Андрей Иванович. Хорошо взгляни! Там все ясно написано!
Голос Пасюка раздался совсем рядом, хотя Родион его не видел, так как глаза заслонила серая пелена, похожая на дымку, наверное, от волнения и страха, не иначе.
– Длинные пальчики, господские. Холеные, – задумчиво произнес Шубин. – У «товарищей» они намного грубее. Да и не стали бы они подсылать… Такого…
Напряжение от этих слов чуть спало, на самую малость. И тут же мозг лихорадочно заработал в поисках спасения. Родион вспомнил странные слова Пасюка в тот час, когда их отбили у красных казаки – подъесаул явно на что-то намекал в толстую оглоблю, а он, в полной эйфории, пропустил его слова мимо ушей. И тут его осенило.
«Васютин из «Таежного романа» всеми за дурачка принимался, потому Жгут ему фальшивый приказ на лейтенанта смастрячил, а солдаты подыграли! Да про дирижерство в военном оркестре Сан Саныч не просто так же намекнул. И если я таким же тихеньким идиотом прикинусь, а интеллигенция всегда не от мира всего, с придурью, то смех надо мною смягчит их гнев. Главное, чтоб натурально вышло, тогда поверят!».
Мысли лихорадочно летели одна за другой, он понимал, что играть новую для себя роль нужно убедительней, но самое плохое – ведь придется с «чистого листа». Тянуть время для размышлений было поздно, и он решил не выходить из образа киногероя.
– Я консерваторию окончил, по сольфеджио у меня на курсе самая лучшая успеваемость. В прошлом сентябре приказали эвакуироваться, а в Красноярске, это еще до эсеровского выступления было, меня с другими на воинскую службу призвали капельмейстером в военный оркестр. Дали направление в войсковой склад енисейских казаков и цейхгауз, чтобы там срочно выдали обмундирование и снаряжение. Там я все и получил – мне казак выдал, он подхорунжий по чину. У него широкая продольная полоса на погонах, ему офицер приказал все выписать.
– Галун, если правильно именовать, – довольно резким голосом поправил его Шубин и оскалился поощрительной улыбкой.
