– Эх-ма!
Пахом заскрежетал от горя зубами – перевес врага в выучке был настолько очевиден, и даже, не вляпайся они в засаду, шансов вырваться было бы мало. Будь вместо бородатых солдат весь его комендантский взвод, то да, тогда бы отбились.
Все должно было решиться через минуту. Однако затянуть столкновение оставшиеся в живых красноармейцы могли – на санях, где везли пленного подъесаула, был ручной пулемет «Шоша», прихваченный именно для такого случая, и сейчас парой очередей можно смести жиденькие казацкие лавы.
А там, глядишь, и атаку спешенных станичников отбить, и можно дождаться подкрепления из Тибельти – в поселке уже поднята тревога, и через полчаса, и это в худшем случае, подойдет караульный взвод и казаки будут смяты. Может хватить и пятнадцати минут – командир роты там опытный, наверняка держит один из своих взводов в полной боевой готовности.
– Эх-ма…
Пахом опять прикусил себе губу, коря за то, что, подъехав, не понял сразу, в чем дело. Ведь предупреждал товарищ Либерман, что казаки с местными бурятами на сто рядов перероднились, а оттого и лицами с ними шибко схожи, и язык знают.
И на буряток с мальцами не обратил внимания, а ведь они ему подсказывали. Ведь что сделает пусть и большая семья одинокого инородца против такой банды, что нагрянула к ним в одночасье? А ведь положение хуже не бывает – если отказать, то казаки перебьют, а согласишься, так от Советской власти будет возмездие!
Они ему и так, и этак, но разве слепой увидит?!
– Эх-ма…
Волосы у Пахома зашевелились от ужаса, что черной волной затопил его душу. Он разглядел, что творилось у кошевок, где приняли бой товарищи, и с пронзительной отчетливостью понял, что все кончено. «Шош» не заговорит, а без его стрельбы бойцам никак не отбиться от налетающих со всех сторон казаков.
Глава четвертая. Александр Пасюк
– А это что за изобретение военпрома? – Пасюк на добрую секунду выпал из боя, с удивлением рассматривая ручной пулемет незнакомой для него конструкции, что оставшийся на ногах красноармеец, сноровисто извлек из перевернувшейся кошевки, на которой его везли.
Система чем-то отдаленно походила на РПК, вот только магазин был намного закручен, прямо как турецкий ятаган, чуть ли не к стволу в виде полумесяца, да и само военно-техническое чудо было более громоздкое, килограммов на десять, никак не меньше.
Красноармеец поставил пулемет на сошки, и Пасюк понял, что терять нельзя на секунды. Если сейчас опрокинут лаву с одной стороны, то итог боя станет сомнительным, а соответственно отразится и на шансах к спасению. Так что валить пулеметчика нужно было немедленно и без всякой жалости, пока он беды не наделал.
Странно, но сейчас Пасюк нисколько не предавался рефлексии по поводу убитых, будто сломался в душе какой-то замок, выпустив из нее ледяное хладнокровие и жестокость.
Ведь законы войны просты, даже примитивны своей прямолинейностью граненого штыка – убей врага первым, иначе он убьет тебя. На поле боя нет места интеллигентским соплям и моральным страданиям о высочайшей ценности человеческой жизни.
Посмотреть бы, что они скажут, когда эта самая «высочайшая ценность» им в брюхо штык направит?!
– Сейчас, сейчас!
Он прицелился и плавно потянул за спусковой крючок – приклад толкнул его в плечо, а пулеметчик уткнулся лицом в наст. Вокруг его головы снег заалел – с трех десятков шагов промахнуться бывшему егерю было невозможным делом!
Теперь нужно дождаться только победы, которая должна была наступить с минуту на минуту. Сопротивление красных впереди значительно ослабело – от перевернутых саней стреляло от силы две винтовки, не больше. И сбежать бойцы никак не могли – пеший конному в бегстве не соперник, а до спасительной тайги нужно было пробежать метров сто.
А потому оставшимся в живых солдатам предстояло либо драться с казаками до последнего патрона и идти в отчаянную рукопашную схватку, или выбрать совсем иное…
Был, правда, еще один вариант – единственный верховой красноармеец, безжалостно настегивая плетью гнедого коня, устремился в прорыв к Иркуту. Но его сразу же настигли два казака, и в воздухе серебристыми молниями сверкнули шашки…
– Получили по сопатке!
Пасюк откровенно злорадствовал – сопротивление красных практически прекратилось. Мужики из караульного батальона, степенные бородачи, втыкали винтовки штыками в снег, а сами поднимались на ноги, вытянув руки характерным жестом – «Вяжите меня, православные!»
– Твою мать!
Пасюк вычурно выругался и моментально прижал приклад винтовки к плечу. Увиденное ему очень не понравилось – Родион лежал в пяти шагах от перевернувшейся кошевки, и, судя по дрожащим конечностям и скулежу, пребывал в полном здравии.
Вот только сидящий на корточках за санями красноармеец из конвойной команды был явно намерен продолжать сопротивление, даже оставшись в полном одиночестве. Он лихорадочно вставлял обойму патронов в винтовку. Выражение лица с кипящей на нем ненавистью не сулило ничего доброго. А взгляд был направлен не на скачущих к нему казаков, а на лежащего перед ним беззащитного офицера.
– Убьет ведь парня, паскуда!
Александр знал, что в стволе у него последний патрон, и промах равносилен неминуемой гибели Родиона. Но, тем не менее, решил стрелять в голову, хотя корпус человека намного большая мишень. Вот только в случае причинения мужику несмертельного ранения, красноармеец успеет застрелить Артемова на последнем издыхании – велика сила ненависти! А попадание в голову всегда фатально!
Перед глазами внезапно помутилось, и Александр понял, что переоценил свои силы, побои и встряска последних дней оказались слишком тяжелы для уже отнюдь не молодого организма. Боясь, что потеряет сейчас сознание, и видя на мушке лишь расплывшийся контур головы, он, затаив дыхание, как можно более плавно потянул на спуск.
Сильный удар приклада в плечо оказался той соломинкой, что согласно поговорке сломала хребет верблюда – Пасюк ничком рухнул на снег без сознания, прижимая к груди винтовку…
Родион Артемов
Никогда парню не приходилось так страшно в жизни – взирать прямо в лицо смерти, в виде дула винтовки и подернутых безумием глаз красноармейца, было жутко.
Ему казалось, что он видит бесконечно кошмарный сон, и стоит только прогнать его, как проснется дома в мягкой постели, а мама позовет его есть горячие мясные пироги с капустой, в которых главным объедением он считал не начинку, безусловно вкуснейшую, а подрумяненную выпечку из слоеного теста – куда там вокзальным чебурекам.
Стоит только закрыть глаза, и он уснет, и не будет этого липкого, дурно пахнущего страха, а проснется уже у себя дома. Вот только закрыть свои глаза Родион не успел…
Швак!
Голова красноармейца лопнула спелым арбузом, и вся мякоть вывалилась прямо в лицо закричавшего изо всех сил Артемова, и тут же сверху рухнуло тело бойца, который так и не стал его убийцей. Родион закричал от охватившего его ужаса и лишился чувств…
