Теперь, сидя в кабинете, он еще более уверился в этой мысли, да еще в том, что олигарх намного круче того из романа. Потому что устроил не бутафорию, а самую доподлинную реальность – как Родион ни всматривался, но ни малейшего признака современной цивилизации не заметил, словно и века с тех времен не минуло.
И увиденные им люди не актерствовали, ибо вряд ли бы смогли столь натурально играть, выдали бы себя либо словами, или взглядом с мимикой. А это было намного страшнее и печальнее для них – если олигарх не поскупился на психотропные вещества, что полностью снесли разум у «красноармейцев», внушив им под гипнозом новую реальность, в которой они стали жить, то его с Пасюком отсюда не выпустят.
«Запытают до смерти, сволочи! Вон каким пламенем глаз у чекиста горит – так здравый человек смотреть не станет. И командир красноармейский вылитый зверюга, удавит своими лапищами и не поморщится».
– Вы офицер Иркутского казачьего войска, – скорее утвердительно произнес, чем спросил, одетый в кожаную куртку чекист. Судя по свернутому набок носу, похожему на птичий клюв, и багрово-свинцовому разливу под глазами, досталось ему от Пасюка качественно, вот только как он это ухитрился проделать со связанными руками. Да еще расплющить нос второму палачу, разбив его всмятку…
– Назовите вашу фамилию и станицу?!
– Подхорунжий Родион Эдуардович Артемов. Свято-Владимирская станица в городе Иркутске…
– Шутить изволите, ваше благородие?!
За какую-то секунду сумасшедший в чекистской кожанке превратился лицом из бледного и помятого, в багряного и гневного. Его губы скривились в страшной гримасе, не сулящей ничего доброго.
– Я, вашбродь, семь лет в гусарском полку отслужил, и то едва в старшие унтеры вышел! – Стоящий сзади командир заговорил со смешком в голосе, но с таким жутким, что Родиона до пяток пробрало.
– У нас подпрапорщиками самых лучших вахмистров ставили или рубак знатных, что полный бант выслужили. И у казаков, как знаю, в подхорунжие таких же вояк добрых выводили, служак старых. И не тебе этим чином прикрываться!
Плечи словно стальными тисками безжалостно стиснули, и Родион невольно вскрикнул от боли.
– Нет, его благородие решил в нижние чины записаться, чтоб за свое офицерство к стенке не поставили. Вот только поздновато, хоть бы погоны с плеч таки снял.
– Да я правду говорю, – искренне взвыл Родион, и в ответ прозвучал издевательский смех.
– Казачью форму вы надели, а вот задницу свою седлом не натерли. Это раз, – чекист демонстративно загнул на руке палец, а затем и второй со словами: – А два, так то, что станицы таковой в Иркутске нет, а есть Спасская. Вы бы хоть вначале узнали хорошенько, прежде чем нам так нагло в глаза врать!
– Да я…
– Товарищ Ермолаев, объясните молодому благородию, что врать нехорошо!
Голос чекиста не успел отзвучать в ушах, как тут же сменился оглушительным звоном, от которого чуть ли не лопнула голова. А боль была такова, что Родиону даже показалось, что у него закипели мозги. И когда он снова пришел в себя, на столе перед собою увидел пасюковскую медаль с портретом адмирала Колчака, что красные содрали у него с груди.
– Хотелось бы знать, Родион Эдуардович, за что награждают у вас вот такой медалью? Надеюсь, вы знаете?
– Знаю. – Артемов облизал сухие губы. – Это войсковая медаль, ее награждают тех казаков, кто сходил на поминовение расстрелянного красными адмирала в устье реки Ушаковки. Я вот не удосужился как-то…
– Хватит тебе, сволочь, над нами издеваться! Мы сейчас из тебя, паскуда, всю правду вытрясем. Товарищ Ермолаев!
Чекист закипел, прямо как чайник, Родиону даже показалось, что у него из ноздрей струйкой выплеснуло пар. И получить снова удар ладонями по ушам от стоящего сзади командира он не захотел, и рванулся вперед, надеясь доказать свою искренность.
– Да я…
Артемов увидел, как исказилось лицо чекиста, снова побледнев. Как он отшатнулся на стуле, закрыв разбитое лицо руками. И услышал вопль, в котором явственно прозвучал страх.
– Товарищ Ермолаев! И эта контра на меня кидается!
Горло парня тут же сграбастали крепкие, словно железные пальцы, и в глазах Родиона мгновенно стал меркнуть свет. Он не мог вздохнуть, почувствовав, что исходит тяжелым предсмертным запахом, о котором читал в книгах. И от осознания этого ему сделалось настолько дурно, что разум тут же рухнул в черную пучину небытия…
Помощник командира комендантского взвода 269-го полка 90-й бригады 30-й стрелковой дивизии Пахом Ермолаев
– Ты мне офицеров чуть насмерть не задавил сегодня, товарищ Ермолаев! Ну что это за манера чуть что за глотку хватать и давить! Вы командуете комендантским взводом, что состоит в распоряжении Особого отдела, а потому должны думать! Да-да, думать!
Либерман говорил скрипучим голосом, заплывший синяком глаз отсвечивал бликами перламутра. Вот только время от времени проявлялись интонации, весьма далекие от этого нарочитого гнева. Пахом видел, что результатами обоих проведенных допросов уполномоченный весьма доволен, хотя и пытается скрыть переполнявшее его ликование.
– Того же прапорщика взять?! Он уже ногами сучил по полу и обмочился порядком – я это у висельников много раз видел. Ты что не видел, как офицер в твоих руках чуть не кончился! Обгадился так, что вонь до сих пор стоит. Его еле откачал доктор, хорошо, что его с ранеными бойцами в Тунку не отправили.
– Виноват, товарищ Либерман, погорячился немного! – Ермолаев притворно, как бы искренне раскаиваясь, вытянулся по всем требованиям прежнего устава, будто перед ним опять стоит ротмистр фон Шульц, что проел ему всю печенку за годы кадровой службы.
Ох и въедлив же был собака! Своим «цуком», насмерть вбитом в училище в юнкерские времена, всех гусар достал. Потому его в революцию первым порешили, искромсали саблями на пласты.
– Да не тянись ты, не прежний режим! – несмотря на нарочитое недовольство, чекисту явно понравилось такое выражение субординации. – Сам понимаю, что шибко зол ты на эту белогвардейскую сволочь, но, прежде всего, о деле думать нужно.
Чекист постучал пальцами по столу, лицо его приняло выразительно-мечтательный характер, довольно жмурился, как кот, облопавшийся дармовой сметаной. Но спустя минуту, заговорил снова прежним, насквозь деловитым тоном.
– Мы добрых щук за жабры вытянули, что чуть нашу сеть не порвали. Тогда только один раз чуть промашку не дали, когда они на побег решились, уйму бойцов положив. И револьвер у них чудный, с английскими буквами, он Советской республике очень пригодится! Всякую нашу контру и зарубежных буржуев газом, как крыс, травить.
От пронзительного взгляда Либермана Пахому стало не по себе, ледяные мурашки покрыли тело – «Что же ты удумал?!»
– Ты уже знаешь очень много, товарищ Ермолаев, а потому я потребую твоего перевода в Особый отдел. Вот так! У тебя есть возражения?!
