– Лавка тут из лиственницы мореной состругана, дюйма два. Если даже в упор пальнуть, ни за что не пробьет. Разрешите сейчас проверить, товарищ Либерман!
– Ну, только ради чистоты эксперимента. Дайте два выстрела по ней в упор, товарищ Ермолаев. Хозяин, я думаю, возражать не станет по поводу порчи своих мебелей.
– Не будет, – усмехнулся Пахом и, прицелившись в лавку, нажал на неожиданно легкий для револьвера спуск…
Глава восьмая. Александр Пасюк
«Надо было Бурхана уважить. Сыграл он с нами злую шутку, как пить дать сыграл!»
Мысли текли в голове неторопливо, тягучие, как патока. За эти сутки Александр только и мог, что размышлять над случившимся. А что еще остается делать, неподвижно лежа на доброй груде мягкой соломы с наброшенными на нее половичками.
Отделали его во дворе так, как никогда в жизни еще не доставалось. Даже показалось, что все тело стало одним сплошным синяком. Но, стоило очнуться, как Пасюк обнаружил, что лежит в той самой стайке, но в совершенно других условиях. И постель ему приготовили почти царскую, и узилище прибрали, и печь постоянно топили.
Родиона, которому, судя по всему, досталось намного меньше, устроили на другой стороне, в такой же постели. Приятель пару раз пытался заговорить с ним, но эти робкие попытки были тут же пресечены внушительным караулом из пяти угрюмых жлобов, вооруженных до зубов и сменявшихся через каждые четыре часа.
Мужики в красноармейских шинелях несли караульную службу бдительно до жути, прямо церберы какие-то, а не ряженые. Александр даже подумал, что тут нет никакой игры ни на капельку – все по-настоящему и предельно серьезно.
Они совсем не разговаривали между собою, только сопели, с искренней ненавистью так поглядывая на своих узников, что у Пасюка постоянно свербило в одном месте. Не сводили с них глаз ни на секунду, сжимая винтовки так, что костяшки белели и хрустели.
«Боятся, значит, уже уважают. Какая уж тут игра – ребята сильно недовольны, что мы тут резню им веселую учинили. Да и они тут не в бирюльки играть явно собрались, вон как насупились, что твои сычи. Глаза злющие! Дела пошли крайне серьезные, раз они прокурора с полицией не вызвали. А это худо, ой как худо!»
Домыслы рождались в голове в исключительно мрачных тонах, такие, от которых хотелось выть на луну, подобно голодному волку. И понятно, отчего так можно было самому расстроиться!
Первой возникла мысль, что они попали в лапы к умалишенным коммунистам, которую он тут же отбросил, слишком несерьезной она оказалась, ибо столько фанатично настроенных коммунистов не соберешь, хоть один из них, но обязательно проговорился бы. Но эти монстры держались своих ролей, как гвозди, ни единого прокола не допустили.
Вторая была хуже – на место партийных товарищей явился некий олигарх, помешанный на Гражданской войне. Устроил себе развлечение, заплатил сколько нужно прокурору и ментам, чтоб не мешали, построил бутафорскую обстановку, да набрал актеров. И фильм один припомнился, где одни бизнесмены организовали своему пьяному приятелю «перенос» в девятнадцатый век, в шкуру помещика, наняв для массовки целую деревню со старинной дворянской усадьбой. Пасюк отбросил ее не сразу, а тщательно обмозговал и пришел к отрицательному выводу.
Не те с них персоны, чтобы перед ними такое целое театрализованное представление устраивать и позволить при этом целый штабель трупов уложить – да тут любой прокурор взовьется, аки птица!
Потом стал грешить на заповедное бурятское место, что устроило пакость в виде переноса во времени. Читал он раньше подобное в книгах, фантастики много написали в последнее время, авторы прямо косяками ходят, как лососи на нерест, – в любом магазине книжные полки заставлены в несколько рядов. Почитывая иногда на досуге подобные творения, он искренне смеялся. В подобные «переносы» он не верил ни на йоту, а потому эта мысль ушла за ненадобностью.
«Не понимаю, что за половецкие пляски пошли вокруг нас, но в одном уверен точно – ничем хорошим они не кончатся. Убьют, как ненужных свидетелей. Но им явно от нас что-то нужно?! А потому нужно прикинуться ветошью и изображать из себя тяжелораненого. Лежать ничком с закрытыми глазами, ни на что не реагировать. И выжидать – нужно узнать как можно больше о том, куда же мы попали и что нас может ожидать. Других вариантов пока просто нет!»
Родион Артемов
– Поешь, вашбродь, вижу, как на чашку ты смотреть не желаешь! Поешь, чай мы не звери какие-то, голодом морить не будем. Души ведь христианские, вот только к крови привыкшие.
От обращенного к нему голоса Родион вздрогнул. Вот уже полчаса, как караул полностью сменился – вместо пятерых с красными «разговорами» на шинелях их принялись охранять всего трое, но уже с «синими» – и все знакомые рожи, как на подбор. Те самые красноармейцы, что их в заброшенном бурятском сарае схватили и отлупцевали.
Теперь на них Родион внимательно посмотрел, благо времени ему дали с избытком, и от увиденного тоска еще больше увеличилась. Эти не производили впечатление ряженых – будто срослись со своею формою, сроднились с нею. И движения у всех спокойные, уверенные и плавные, точь-в-точь как у соседа, майора спецназа. Как он знал – тот мужик зрелый, два раза в Чечню ездил воевать, на 9 Мая такой «иконостас» на грудь нацепил, что его станичные казаки все глаза вылупили. Настоящие ведь кресты с медалями, боевые, а не те подделки, что они себе на перси цепляли.
Эти такие же – и глаза у всех прямо жуть. Смотрят на него без той жгучей ненависти, но так, словно говорят: «Скажут – накормим, прикажут – удавим!».
И ведь прибьют, это не игра!
Родион взял в руки большую жестяную миску, больше похожую на маленький тазик. Затем «синий» протянул деревянную ложку, с добрым, чуть ли не с поварешку, черпаком. Запах от густой смеси кусков мяса и картофеля, с обильными прожилками квашеной капусты был таков, что у него, два дня маковой росинки не вкусившего, закружилась голова.
Удержаться он не смог, не коммунист же ведь, чтоб добровольно себе голодовку устраивать. И принялся за дело, споро работая ложкой, забыв про все на свете и потеряв остатки воспитания от пережитого кошмара – утирал рот рукавом и даже довольно почавкивал, как хрюшка, дорвавшаяся до заветного корыта с пойлом…
– Ты закури, вашбродь, вижу, что табачком балуешься – вон ноготь на пальце на малость желтоват. – Красноармеец терпеливо дождался, пока он доест и, поставив миску за своей спиною, достал из кармана кисет.
– Курю, – согласился Артемов – от слов ему действительно захотелось перекурить поганое дело, связанное с попаданием в такое дерьмо. Вот только как прикажете свернуть себе самокрутку, если никогда в этой жизни не приходилось ее крутить?!
Родион замялся в некотором сомнении, держа шелковый кисет и листок бумаги дрожащими пальцами. Если судить по фильмам, то вроде бы стоит насыпать табаку посерединке, завернуть бумагу, и лизнуть языком край?!
