Когда протолкались в зал, там было пусто.
Все бросились назад.
И тут прозвучал гонг – и с полок постепенно начало все исчезать.
Вик бросится в одно место, пока добежит – ничего нет. Бросится в другое – и там исчезает. Покупатели же совсем обезумели, метались по залу, сшибая друг друга с ног, дерясь и увечась. Вик понимал, что они не настоящие, но легче от этого не было.
Вдруг покупатели исчезли. А вещи остались – хоть и не в таком изобилии. Голос Мьянти металлически произнес: «Осталось пять минут!»
А тележка Вика была пуста.
– Ну, что же ты? – прошипел Ричард Ричард.
Вик вдруг пнул тележку, сунул руки в карманы и пошел к выходу.
– Вик! – отчаянно крикнул Ричард Ричард. – Ладно, я сам за тебя что-нибудь возьму, хорошо?
– Нельзя! – запретил голос Мьянти.
– Издеваетесь над ребенком! – гневно закричал Ричард Ричард.
– Осталось четыре минуты!.. Три!.. Две!.. Одна… Пятьдесят секунд… Сорок секунд… Тридцать!
Мьянти отсчитывал секунды веским и торжественным голосом, который, наверное, ему самому нравился.
Но Вик не обращал внимания, он спокойно шел к выходу.
И оказался там как раз в то время, когда Мьянти закончил счет.
Мьянти поджидал его.
– Почему ты ничего не взял? – поразился он. – То есть это хорошо, но даже слишком хорошо. Ты нарочно? Ты просто вытерпел?
– Нет. Я понял, что все это ерунда.
– Как ерунда? – не понял Мьянти.
– Я просто рассудил математически. Бесконечно малая величина по сравнению с бесконечно большой – все равно что ноль. Там слишком всего много. Любая часть от этого – пустяк. Так что набрал я тележку или ничего не набрал – в математическом отношении это одно и то же.
Ричард Ричард, будучи по призванию ученым, не мог оставить эти слова без внимания и тут же выдвинул контраргумент:
– Интересно, посчитал бы ты математическим нулем кусок хлеба по сравнению с миллионом тонн этого самого хлеба, когда захотел бы есть?
– В том-то и дело, что есть я не хотел, – ответил Вик.
Ричард Ричард открыл рот, чтобы возразить ему, но вдруг рассердился – видимо, сам на себя:
– Все, мне больше нечего здесь делать! Еще неизвестно, не нахватался ли я там какой-нибудь заразы. И вообще, мальчик, зря ты стараешься мне понравиться, жизнь и здоровье мне дороже. И в машину я попал совершенно случайно. Просто оказался рядом, увидел… Надеюсь, мы больше не встретимся.
И он исчез, а Вик улыбнулся: эти слова от Ричарда Ричарда он уже слышал.
34. Ник во Дворце Изобилия. Ссора с Роджером
Ольмек, дождавшись своей очереди, велел привести к себе Ника. Он расхвалил его успехи, объяснил, каково государственное устройство Бермудии и, не откладывая в долгий ящик, объявил, что Ника хотят выдвинуть кандидатом на пост короля от партии зеленых. А Вика – от синих.
Как ни странно, Ник отнесся к предложению без восторга.
– Очень надо, – сказал он. – Королем каким-то! Что тут, сказка, что ли?
– Короли не только в сказках. В Швеции, например, тоже король, а это современная страна.
– Правда? – Ник удивился, он не знал, что в современных странах существуют короли. (И не только в Швеции, кстати.)
– Нет, но вы же меня подставляете, – сказал Ник. – Вик старше и вообще. Хитрее.
– Решать будет не он, а народ! И главное: если ты победишь, а это очень вероятно, он по Конституции обязан тебя слушаться. То есть ты будешь фактически старшим, а не младшим! Он просто уничтожится!
– Да не надо мне его уничтожать, – проворчал Ник. – Хотя он много о себе думает, конечно…
И вдруг в зал ворвался Вик – запыхавшийся, красный и очень испуганный. Грохнувшись на колени, он завопил:
– Ваше Величество, не велите казнить, велите миловать!
– Да милую, милую, – благодушно сказал Ник.
– Спасибо, Ваше Величество! – поблагодарил Вик и хотел подняться.
– Куда? Ты постой так и послушай! Почему я тебя не учу жить, а ты меня учишь? Что старше, это ничего не значит! У людей должно быть равенство!
– Виноват, Ваше Величество! – признался Вик.
– Потом, – продолжил Ник справедливый суд. – Почему, когда ты свет выключаешь, я тоже должен выключать? Я сова по натуре, я сто раз говорил! Если уж родители нас в одной комнате держат, надо уважать права другого человека!
– Я тебя не прошу весь свет выключать, а только верхний, ты можешь при настольной…
– У меня от настольной в глазах рябит, я ее не люблю!
– Виноват, Ваше Величество, – торопливо сознался Вик.
– То-то. Дальше. Перед отъездом ты зачем выдал, что я родительскую антикварную вазу разбил?
– Я не выдал, я…
– Как это не выдал? Тебя спросили: «Ты вазу разбил?» И что ты сказал?
– Я сказал, что не я.
– Точно! А «не я» – значит я, то есть я! Потому что больше некому! Ты должен был сказать, – учил Ник, – «не знаю!» И пусть бы думали, что хотели! Это было бы по-пацански, а ты себя повел, как девчонка! Ты меня предал!
– Виноват, Ваше Величество! – не отрицал Вик.
– Дальше… – Ник стал припоминать другие злодейства и козни брата, но их было слишком много, да и надоело ему смотреть на коленопреклоненного Вика, учитывая, что это был не брат, а копия.
– Ладно, прощаю! Иди – и веди себя хорошо. Мороженого потом принесешь мне!
Виртуальный Вик ушел, опустив плечи, а Ник вздохнул, как после великих трудов, и сказал:
– В самом деле, мороженого хочется!
И в руке его тут же появилась трубочка с мороженым, которую он увлеченно начал облизывать.
Ольмек наблюдал за этим театром с наслаждением и даже зааплодировал в конце.
А Ник, вошедший во вкус, разглагольствовал:
– Нет, давно пора детей к управлению привлечь. Это вообще несправедливо, что взрослые за детей все решают. Дискриминация получается!
– Верно! – подтвердил Ольмек, любуясь решительным мальчиком.
– В самом деле! У моих родителей вот кино всякое, большая коллекция. И везде: до шестнадцати нельзя, до четырнадцати! А уж до двенадцати вообще ничего нельзя!
– Но ты эти фильмы смотрел? – лукаво спросил Ольмек.
– Да так, немного, – слегка покраснел Ник. – И ничего там нет особенного. По телевизору иногда и хуже показывают. А главное, – продолжил Ник, ободренный приветливым взглядом Ольмека, – взрослые все законы и правила устанавливают для себя, а детей совсем не учитывают.
