— С кем ты так разговаривал? — спросила Юля тоном супруги, прожившей с ним не один десяток лет.
Она вышла, завернутая в мохнатую простыню, розовая, цветущая, отражаясь в зеркалах, в которые сейчас смотрелась, привычно поворачиваясь так и эдак, и он снова испытал желание повторить прошедшую ночь.
— Да нет, это пустяки… — Он махнул рукой и притянул ее к себе.
— Что значит — пустяки? — Она оттолкнула его. — Ты сразу бросил трубку, как только я вышла! Это жена?
— Не жена, а человек, которого я не хочу слышать… Ну иди сюда. — Он снова потянул ее к себе.
— Подожди. — Она легко отстранилась, оставив в его руках простыню. — Сначала прими свою таблетку… Где она у тебя? Ты думаешь, я не видела, как ты их принимал ночью, прежде чем лезть на меня? Я тоже хочу получить кое-чего… И включи телефон! — сказала она приказным тоном, указав ему на трубку, лежащую на ковре.
Он сделал все, как она просила. Выпил американскую таблетку с повышенной дозой виагры, потом включил аппарат. И сразу же зазвонил телефон.
— Эдя, не будь идиотом! — опять послышался голос Льва Семеновича. — Ночь с юной девочкой тебе явно не на пользу! А дело, наше дело, которое у нас прежде всего, может очень сильно пострадать! И это…
Обнаженная, но как бы забывшая об этом, Юля ловко выхватила у него трубку и приложила к уху. И тут же ее вернула.
— Действительно неприятный голос, — сказала она. — Но человека всегда надо выслушать, что он хочет сказать. Может, у него наболело?
— Откуда ты про все знаешь? — спросил Белявский у Разумневича.
— Эдя, я про тебя знаю. А ты про меня знаешь. Хотя и не все. Я хочу тебе категорически заявить: этот мудрый старик Полынцев прав. Есть вещи, которые нас с тобой объединяют. Можешь не сомневаться: я никогда бы первый тебе не позвонил, если бы не высшие приоритетные интересы, касающиеся нас обоих и которые требуют скорейшего объединения наших усилий.
Этот текст, по-видимому заранее заготовленный, Лев Семенович выпалил на одном дыхании, после чего замолчал, как если бы одышка сдавила ему горло.
— А теперь, Эдя, можешь бросить трубку, если считаешь, что я всегда был твоим врагом, — дополнил Разумневич.
— Нет, но откуда ты взял, что?..
— Эдя! Я только вчера любовался по видео, как мой Олежка Быстрое кувыркается с этой певичкой Стефанией на кожаном диване в редакции моей газеты. И ты тоже это видел. Тебе достаточно или еще кое-что пересказать?
— А про наш разговор с Полынцевым?.. Это он тебе сообщил?
— Нет, Эдя, не он… Ты не о том сейчас говоришь. Фактов, что я привел, тебе достаточно или нет? Если нет, еще добавлю. Так вот, я уверен, что против нас с тобой существует заговор тех, кому мы с тобой больше всего доверяем. Иначе бы я не позвонил тебе до самой моей могилы. Впрочем, оттуда бы тоже не позвонил. А вот как покончим с этой нависшей над нами опасностью, мы снова станем возлюбленными врагами, как раньше были непримиримыми друзьями. Россия, Эдя, которую мы оба любим, — это большая берлога, где всегда найдется место для двух таких медведей, как мы с тобой. Это в какой-нибудь Италии мы давно друг друга поубивали бы.
— Никогда не думал, что ты стал падок на раскрытие заговоров, — хмыкнул Белявский. — И берешься это доказать?
— Только не по телефону. Старик Полынцев хочет пригласить нас обоих к себе в театр, в свой знаменитый кабинет, мы там запремся, выпьем, как прежде, и все-все обсудим.
— Эдик, твоя таблетка действует не больше часа, — напомнила ему Юля. — Если примешь вторую, может подскочить давление. А это опасно.
— Девочка говорит тебе сущую правду, — сказал Разумневич. — В нашем с тобой возрасте нужно быть умеренным во всем. В сексе особенно. А у тебя всегда было неважно с давлением. Особенно в последнее время. Кстати, потом познакомишь нас.
— Хочешь отбить? — насмешливо удивился Белявский.
— Взять в лизинг… Эдя, Эдя… — вздохнул Лев Семенович. — Раньше ты не заставлял меня повторяться. Договоримся так. Есть одно предложение, от которого ты не посмеешь отказаться. Если оно тебе не понравится, считай, я тебе ничего не говорил. Если тебе достанет рассудка, ты позвонишь мне сам. И мы тогда встретимся в любом месте, где скажешь, и все обсудим. Но с этой девочкой познакомишь меня в любом случае. Если не хочешь, чтобы я действительно ее у тебя отбил.
2
— Вот, смотри… — Померанцев кивнул Гере на протокол дактилоскопической идентификации, лежавший на его столе. — Итак, имеем одни и те же пальцы на долларах, которые дали в конверте врачу Самохиной из «скорой», и на микрофоне, обнаруженном в твоем сканере. Отпечатки на долларах пришлось искать при каком-то специальном облучении, но эксперты говорят, что они идентичны.
— Я думал, ты меня за этот сканер убьешь, — виновато сказал Гера. И взглянул на часы. — Опаньки, а мне самый раз собираться на свидание с другом детства Мишей! Наружку заказали?
— Я думал, сначала спросишь, есть ли эти пальцы в нашем банке данных… — удивился Валерий.
— Ты бы мне сразу сказал, если они там были… — махнул рукой Гера, вставая. — Что я, не знаю… Так будет наружка или мне самому их там вести?
— Они там уже сидят, — сказал Валерий. — В синих «Жигулях», шестая модель, на другой стороне улицы. Так что особенно в их сторону не пялься.
— Зачем мне пялиться на какой-то «жигуль», гражданин начальник! — заявил Гера оскорбленным тоном попавшегося угонщика. — Я консервными банками отечественного производства не интересуюсь. Если только эти фраера не засунут в нее сигнализацию, которая дороже самой тачки, и она не будет давать мне спать всю ночь. Тогда я ее точно угоню под окно конкурента и там брошу.
— Уже лучше, — кивнул Валерий. — Но все равно не верю. Ну, все, давай двигай. Доложишь, когда вернешься.
Гера подошел к металлической двери с глазком и, изобразив улыбку, нажал на кнопку звонка. Дверь открыли почему-то одновременно два охранника, мордастые, похожие друг на друга. «Московская сторожевая», вспомнил Гера, как кто-то назвал эту породу стриженых и мордастых качков.
— Миша у себя? — строго спросил Гера.
Наверно, они его уже ожидали, но все равно для понта окинули настороженными взглядами, зафиксировав их на его кейсе, в котором он принес сканер, чтобы вернуть хозяину.
Миша, как всегда, радушно улыбнулся, привычным жестом указал на сервировочный столик, на котором их ожидала откупоренная бутылка водки, круг копченой колбасы, два хрустальных фужера и пара ананасов.
— «Посольская» с ананасами — это круто, — сказал Гера. — Почти как в шампанском. «Весь я в чем-то норвежском, весь я в чем-то испанском…» — продекламировал он Северянина, покосившись на Мишу.
Этот тест на эрудицию хозяин офиса не выдержал и потому скромно промолчал, ни о чем не спросив. А только привычным движением откупорил бутылку.
