— Слушай, Эдик, — протянула она, одновременно вытянув сплетенные руки вперед. — Ну хоть ты не учи меня жить, ладно? Меня Савелий уже затрахал своей нудятиной.
— Постараюсь… Может, он просто не способен трахать иначе?
— Можно подумать, что ты можешь… — вяло отмахнулась она. — Да все вы бываете занудами, когда у вас не стоит… Давай договоримся. Я буду твоей любовницей, но, когда я встану на ноги, ты найдешь себе помоложе и нам с Сашей больше не мешаешь, хорошо?
Он осторожно, как бы проверяя, обнял ее за плечи. Она не отстранилась, а, наоборот, вздохнула и послушно, немного жмурясь, положила голову ему на плечо.
— Только, Эдик, не все сразу, прошу тебя. Ты сейчас похож на Джека Николсона, американского артиста. Он тоже старый, но все равно сильный мужчина. Знаешь, в меня все влюблялись, и я уже как-то к этому привыкла. Даже надоело. Лезут, слюнявые, со своими клятвами и стихами… И сразу кончают. Иногда не успеваешь раздеться. Саша не такой. Нам только нужно встать на ноги, понимаешь? — Она отстранилась, когда его рука легла на ее бедро. — Ты обещаешь?
— Обещаю, обещаю…
— Вот сделаешь его самостоятельным человеком, а меня певицей… — Она ловко вывернулась из его рук. — Ты, кстати, хоть запер дверь?
— Там охранник стоит, — бормотал он, теряя голову и протягивая к ней руки.
— Саша? — Она резко оттолкнула его и вскочила.
— Какой еще Саша. — Он хмыкнул. — Ты же видела, как твой Саша сейчас охраняет мою Ангелину? В постели…
— И ты спокойно об этом говоришь? Она ведь жена, а не случайная, вроде меня… Вас, наверно, венчали, да? В церкви, много народа, а она вся такая красивая, в белом платье?..
— Только не читай мне мораль. Ты ему тоже не нужна.
— Врешь! — Она снова оттолкнула его руку и отскочила от него к двери. — Я сейчас Сашку позову! И он ее бросит! Хочешь?
Он усмехнулся, опустил руки и качнул головой.
— Дура. Думаешь, прибежит? Не для того он тебя сюда привел… Ты одного не понимаешь. Здесь я ставлю условия. И я раздавлю каждого, и тебя в том числе, и твоего Сашу, если не примете мои условия! И не строй из себя… Думаешь, ничего про тебя не знаю? Вот, смотри сюда… — Он взял пульт видеомагнитофона, включил предусмотрительно поставленную кассету, где она была с Олегом Быстровым на кожаном диване в редакционном кабинете.
— Ну и что? — фыркнула она. — Сашка меня специально туда привез, мы еще с ним не познакомились… И я ему обещала, а он мне, что больше этого не повторится.
— Не повторится? — усмехнулся Эдуард Григорьевич. — Потому что ты никому не будешь интересна. Ибо эта кассета уже лежит на телевидении. А там только ждут моего сигнала, чтобы ее показать телезрителям по всей стране. И тогда тебе уж точно — конец.
Она молчала и смотрела на него огромными испуганными глазами.
— А теперь еще раз посмотри. — Он переключил пару кнопок на пульте, и на экране монитора снова возникла спальня его жены, где над ней по-прежнему усиленно трудился «ее Саша».
Белявский на экран старался не смотреть, хотя чувствительные динамики доносили до него все нюансы страстных вздохов и вскриков его законной супруги, будто задыхающейся в объятиях молодого охранника.
— Хватит, выключи… — попросила она, отвернувшись.
Экран погас, и некоторое время они сидели молча.
— Подумаешь, Саша ей обещал… — усмехнулся Белявский. — Тоже мне, Ромео и Джульетта наших дней. Они любили друг друга, она заразила его СПИДом, он ее сифилисом, и они умерли в один день.
— Перестань! — крикнула она.
— Перестану… Когда станешь взрослой. Сама только что сказала, как тебе опротивели чужие обещания… — Он поднял ее за руки и опрокинул на софу.
— Постой, я сама… — Она поморщилась. — Порвешь ведь!
— Да я тебе куплю хоть тысячу таких! — прохрипел он, снова наваливаясь.
— Да? — Она вывернулась из-под него. — А в чем я, по-твоему, выйду к гостям?
— Черт с ними!.. Никуда ты больше не пойдешь! Ну их! Иди сюда, — он протянул к ней руку.
— А твоя супруга не войдет? — спросила она.
— Ей сейчас не до нас, ты же сама видела…
— Знаешь… — сказала она. — А твоя жена еще очень красивая и молодая… Только ей бы немного похудеть. Лежи, лежи, дай я на тебя немного посмотрю. Знаешь, я как-то не успела тебя как следует разглядеть…
Помедлив, она добавила:
— И тебе тоже не мешало бы сбросить килограмм двадцать. Я обязательно этим займусь, раз твоей Ангелине некогда… Никогда еще не трахалась на тигриной шкуре. Ягуаровой, я пошутила… Нет, ты пока отвернись. Вот так. Сейчас я выключаю свет… (В спальне стало темно.) Потом насмотришься, потом. Когда вон из-за той тучки выйдет луна. Она сегодня такая большая… Отвернись же, ну!
Он отвернулся, слыша шелест ее платья, спадающего на ковер ручной работы, настоящий антиквариат, который ему подарили в Дагестане. Потом послышалось легкое щелканье резинок ее трусиков.
— Вот, луна уже вышла, теперь можешь повернуться.
Он резко обернулся и даже зажмурился, увидев в
призрачном лунном свете ее грациозное тело, какого он не видел на кассете, где она расплачивалась натурой с Олегом Ивановичем.
Своими длинными руками она высоко подняла распущенные длинные волосы и, казалось, поднимала себя вверх, паря в невесомости.
— О господи… — только и прошептал он. И протянул к ней руку.
— Нет, — смешливо сказала она. — Ишь какой! Сначала — это.
И протянула ему презерватив. Он так и не понял, откуда он у нее вдруг взялся, но его некоторое замешательство она расценила по-своему.
— Тебе помочь? Хочешь, я сама его надену?.. Ты видел мой последний клип?
Это было последнее, что он запомнил, впадая в сладостное забытье, заранее полагая, что ничего подобного не испытывал в своей жизни.
Утром, когда он проснулся на той же софе, ее рядом не было. Он пошарил рукой по покрывалу. Потом услышал шум воды, доносившийся из душа. Он откинулся на спину, прикрыв глаза и чувствуя тяжелую от бессонной ночи голову и усталое блаженство, растекающееся по всему телу.
Звонок одного из мобильных телефонов, которые Эдуард Григорьевич держал по всему дому, заставил его голым слезть на ковер, потом поискать его среди сброшенной одежды.
— Сейчас, сейчас… — бормотал он. — Не терпится кому-то. Алло… — недовольно сказал он в трубку. — Кто это?
— Эдя, только не отключай трубку, это я, Лева… — прохрипел в наушнике полузабытый голос старого подельника. — Только чрезвычайные обстоятельства побудили меня…
— А пошел ты со своими обстоятельствами! — Белявский выругался, услышав, как перестала шуметь вода в душе. И отключил телефон.
