— Вадим больше не звонил?
— Нет, но если хочешь, я сейчас с ним соединю, — сказала она, не отводя от него внимательного взгляда.
— Да нет, в общем… — замялся он. — Лучше другое скажи. Что ты о нем думаешь?
— Не валяй дурака, — сказала она. — Если ты его в чем-то подозреваешь, ни в коем случае не показывай этого ни ему, никому другому, пока сам во всем не убедишься. Ты его чем-то насторожил или обеспокоил. Притом что он так много для тебя сделал. А в последние дни он ходит как в воду опущенный… Лева, Вадим тебе всегда был предан, но он может быть и опасен, если сочтет, что его самого предали.
— Если еще позвонит, пусть сразу приезжает, — решил Разумневич. — Я буду у себя. И принеси мне боржоми, что ли. А что делать? Буду его пить, пока почки не отвалились… — И взялся за поясницу.
— Что, опять? — спросила она с тревогой, встав из-за стола.
— Не опять, а снова! — ответил он. — Только похолодней принеси. Пусть в морозилке полежит.
Едва он вернулся в кабинет, Таня сразу набрала телефон Вадима.
— Вадик, только я тебе ничего не говорила. Он сейчас освободился и сидит весь надутый, как мышь на крупу, и ждет, чтобы ты ему позвонил. Какая кошка между вами пробежала?
— Откуда мне знать? — хмыкнул Вадим. — Я сам хотел об этом спросить.
— Я ничего не знаю и знать не желаю. Поэтому перезвони, как только сможешь.
Вадим отключил мобильный и взглянул на собеседника, лысоватого увальня, сидевшего напротив. Между ними стояли три пустые бутылки «Балтики» третий номер и недопитая бутылка «Гжелки».
Они находились в небольшом кафе напротив Рижского вокзала. Пара качков из охранного агентства Миши и охранник Вадима сидели поодаль за разными столиками и пили пиво, не глядя друг на друга.
— Ну, ты меня понял, — сказал Вадим, наливая еще по одной. — Миша, мне о тебе много говорили хорошего, и я сам вижу, что мы с тобой оба нормальные мужики. У тебя охранное агентство и у меня охранное агентство. Значит, поймем друг друга. И мы останемся нормальными мужиками, пока не начнем шестерить на других. Я правильно говорю? Так выпьем за то, чтоб те, другие, шестерили на нас. Ты согласен?
— Ну, согласен… — сдержанно кивнул Миша, чокаясь. — А клиент тут при чем?
— Запомни. Это не клиент. Это — легавый.
Вадим достал фотографию Германа Шестакова и пододвинул ее к Мише.
— Он опаснее любого мента, раз работает «важня-ком» в прокуратуре. И хорошо, сука, работает. Ударник труда. И сейчас этот ударник копает под меня и наших общих друзей. Они-то, кстати, и познакомили меня с тобой. И они мне сказали, типа, не ссы, Миха свой парень, он не подведет. А тебе что сказали про меня?
— То же самое… Я, в натуре, только не понял: чего от меня требуется?
— Вот видишь… А мне еще сказали: мол, Миха тебе поможет. А Миха следаку помогает. Сканеры разные ему дает, чтоб наши закладки найти. Верно? Ведь давал, а?
— Я не шестерю… — набычился Миша. — Я Геру с детства знаю.
— Шестеришь, родной… — покачал головой Вадим. — Чтоб не трогали тебя и твою лицензию. А вот помочь нашим общим друзьям не хочешь…
— А чем? — спросил Миша. — Конкретно можешь?
— Ладно. Попробую. Для начала ты дашь мне этот сканер, что он у тебя берет. На пару часиков. И я его тебе верну в целости и сохранности. И все! Даже кое-что от себя туда добавлю. Микрофончик, например, небольшой такой, с передатчиком, который еще меньше. Только в микроскоп можно разглядеть. Таких в России всего три. — Вадим растопырил три пальца. — Один у ФСБ, второй у меня, третий будет у тебя. Ты понял? И когда он снова попросит сканер, дашь его, как и раньше давал. Он ничего не узнает. А микрофончик этот потом себе оставишь. В знак моей и наших общих друзей признательности. Шестаков ведь тебе верит, говоришь? Как старый друг и постоянный клиент?
— Да верит… — Миша поскреб в стриженом затылке. — Рядом, говорю, жили. В футбол вместе играли.
— Тем более! — воскликнул Вадим. — Чего он узнает? Он же проверять тебя не будет? Ну что, по рукам?
Вадим приехал к Разумневичу через час. Пытливо взглянул на хозяина:
— У вас есть какие-то секреты, которые не для меня? — спросил он, едва поздоровавшись.
— У меня — нет, — категорически заявил Разумневич. — Сегодня я был занят чисто финансовой деятельностью, в которую тебе не обязательно вникать. К безопасности фирмы это не имеет никакого отношения. Так, что там у тебя? — спросил он, когда Вадим достал миниатюрный магнитофон.
— Запись интересных разговоров, которую я сделал в кабинете маэстро Полынцева. Будете слушать?
— Как это ты умудрился записать? — не понял Разумневич.
— Когда я у него извлек закладку Белявского…
— Помню, помню, он у меня об этом просил… — сощурился Разумневич.
— …вместо нее я поставил свою.
— Это ты это сделал уже без моей санкции.
— Но в полном соответствии с вашим тезисом о свободе инициативы на местах… — хмыкнул Вадим. — Кстати, микрофон от Разумневича получше будет, чем от Белявского. А литиевой батареи хватит на полгода.
— Что, такая батарея может целых полгода работать? — недоверчиво сощурился босс.
— Он включается от звука человеческого голоса, — терпеливо сказал Вадим. — И отключается, когда становится совсем тихо. Кажется, уже объяснял. А что касается вашей санкции, считайте, я угадал. Это входит в обязанности «шестерок» — угадывать пожелания пахана, не так ли? Неужели вам не хочется послушать голос вашего бывшего подельника, ныне заклятого друга и верного врага?
— Ну почему не хочется? — Лев Семенович пожал плечами. — Наверняка там есть что-то интересное. Включи, раз уж принес. Пиво, кстати, будешь? Холодное.
— Лучше боржоми, — сказал Вадим. — Пиво я сегодня уже пил.
— И ведь не только? — еще больше сощурился Разумневич. — Сивушный запах ничем не отобьешь.
— Да, пил. На чисто деловом свидании. Там без этого было нельзя…
— От тебя, кстати, несет «Балтикой», — принюхался олигарх. — Третьим номером.
— Да, пришлось лакать «Балтику». Раньше, когда я у вас был в фаворе, вы всегда для меня держали «Праздрой». Я к нему привык, тем более его пьет вся ваша охрана под моим руководством… А теперь вам для меня стало жалко бутылочку-другую?
— Нет, дорогой… — вздохнул Лев Семенович. — Мне ни для кого не жалко то, что вредно для моего организма. Ты включай запись, не томи, а я сейчас скажу Тане, и она тебе принесет твой любимый «Праздрой».
— …Эдик, дорогой, ты меня знаешь столько лет… — услышали они голос режиссера Полынцева. — И мне всегда казалось, что между нами могут быть только самые доверительные и добрые отношения. И что я вижу? И что слышу? Я вижу какую-то прослушку, или закладку, с помощью которой ты, оказывается, прослушивал все мои разговоры именно здесь, в святая святых моего театра! А зачем? Эдик, тебе ли меня остерегаться?
