— Гильзы свои, Саша, ты, конечно, не захватил?
Турецкий красноречиво пожал плечами.
— Почему же не захватил, Костя? Лежат у меня дома. Только что толку? Во-первых, надо, чтобы те орлы, которых я свинцом угостил, его, этот самый свинец, сберегли, а на это рассчитывать просто нелепо. И во-вторых, это еще не доказательство, что не я стрелял в генерала, если его завалили действительно из моего пистолета.
— А кстати, — сказал Меркулов. — Что ты делал в половине двенадцатого ночи?
— Спал без задних ног.
— А сестра Мелешко?
— Аналогично.
Меркулов немного помолчал.
— Саша, пойми меня правильно…
Тут уж Турецкий взвился:
— Костя, у меня с ней ничего нет, если ты об этом! — Хотя по большому счету сердиться было не на что: он и сам понимал, что такому вопросу обязан своей репутации изрядного донжуана. Ну что уж теперь поделаешь?
— Нет так нет, — примирительно согласился Меркулов. — Этот вопрос благополучно снят. Хотя… Ты думаешь, она ответит так же?
— Может, хватит, а?
— Ты снова меня неверно понял. Что, если она в игре?
Турецкий оторопел. И поймал себя на том, что эта простая мысль не приходила ему в голову. Нет, у него были различные подозрения насчет Ольги, еще перед первой встречей, когда он дожидался ее в кафе. И если потом что-то оставалось, тем более когда она его отправила к армейскому другу, то потом все испарилось. Хотя вот ведь ирония судьбы — думала, что отослала по ложному следу, а впоследствии оказалось: как раз куда надо. Эх, если бы он догадался раньше… Но как же раньше можно было догадаться — без просмотра альбома с фотографиями? Разве что он бы выехал из Конакова немедленно после перестрелки.
— То есть ты думаешь… — осторожно начал Турецкий.
— Я ничего не думаю, я предполагаю. Сестра Ме-лешко может быть частью комбинации — активной или пассивной — по дискредитации помощника генерального прокурора. Ведь может?
Турецкий вынужден был согласиться. Помолчали минут пять. Турецкий выкурил две сигареты, Меркулов пил воду и прохаживался по кабинету. Турецкий следил за его равномерным движением как за метрономом.
— Вот, думаю над твоим делом и не могу понять…
— Над моим делом? Уже есть мое дело?
— Не придирайся к сЛовам, — поморщился Меркулов. — Нет, конечно, ничего. И вот это самое я и хотел тебе сказать. Этот хриплый тип, который пугает всех по телефону — тебя, сестру Мелешко… На что он рассчитывает? Где свидетели преступления?
— Наверно, у него в кармане.
— А если их нет?
— Как это нет?
— А вот так. По, чему-то никто не слышал никаких выстрелов в половине двенадцатого в Конакове. Вот вы, например, с этой Ольгой — вы слышали выстрелы и автоматные очереди?
— Нет.
— Ни ты, ни она?
— Конечно, нет!
— Почему — конечно?
— Потому что иначе я бы уже давно тебе рассказал.
Меркулов шутливо погрозил другу пальцем:
— Юпитер, ты сердишься, значит, ты не прав.
— Вот когда ты оружие потеряешь, я посмотрю, как ты запоешь, — мстительно пообещал Турецкий.
— Я оружие не потеряю, потому что, в отличие от тебя, мне вообще не приходит в голову идиотская мысль его из сейфа доставать.
— Да?!
— Да.
— Пистолет был у меня с собой, потому что именно ты, Костя, после второй встречи со Стасовым порекомендовал мне никуда не ходить без оружия. Так кто из нас теперь Юпитер?
Меркулов поднял руки: сдаюсь, мол. Потом подмигнул:
— Не дрейфь, все образуется.
— Как же, — буркнул Турецкий.
— Конечно, образуется. Представляешь, Саша, вызывает тебя президент и назначает главнокомандующим.
— Главнокомандующим чем?
— А всем! Вот лафа-то нам начнется. Грязнова сделаешь Героем России.
— Какого Грязнова? — машинально спросил Турецкий.
— А обоих. В мою честь какую-нибудь юридическую академию назовешь…
Турецкий только с досадой махнул на друга рукой.
В результате мозгового штурма было решено, что утро вечера мудренее и сегодня ничего предпринимать, тем более писать рапорт об утрате личного оружия, не стоит.
В половине девятого утра Турецкому позвонил Студень и сказал, что готовы окончательные результаты вскрытия. Через полчаса Турецкий приехал на Пречистенскую набережную — в ЦСЭ.
— Carchоplеsla, — величественно объявил диагноз Студень.
— Можно по-русски? — попросил Турецкий.
— Пожалуйста. Паралич сердца.
— Все так просто?
— Ничего не просто. К этому не было никаких показаний. Человек должен болеть… ну, если не вдаваясь в частности, ишемической болезнью. Под внезапной сердечной смертью понимают летальный исход, развивающийся в результате сердечного приступа длительностью в пределах шести часов у людей, считавшихся до этого практически здоровыми. А вот был ли господин Мелешко здоров за шесть часов до смерти? Вам удалось что-нибудь выяснить, Александр Борисович? Как он провел свой последний день?
— Пока этого никто не знает.
— То-то и оно, — покачал головой Студень. — Правда, судя по состоянию внутренних органов, Мелешко был практически здоров.
— Давайте на пальцах, — попросил Турецкий. — Какое отношение и при каких обстоятельствах ишемическая болезнь могла иметь отношение к нашему «клиенту»?
— В основе ишемической болезни — атеросклеротическое поражение венечных артерий. Риск внезапно умереть в несколько раз выше у мужчин среднего и пожилого возраста, страдающих артериальной гипертонией, гипертрофией сердца, гиперхолестеринемией, ожирением, гиподинамией, злоупотребляющих курением. Мелешко не курил и толстым не был.
— Мелешко был здоров?
— В кардиологическом отношении — да. Печень была не совсем в порядке. До цирроза — еще далеко. Кстати, не хотите ли завещать свой драгоценный орган нашему центру, Александр Борисович? Я думаю, ваша печеночка будет достойным экспонатом.
— Давайте без неуместного цинизма, — попросил Турецкий и вдруг оживился: — Секундочку! Не хотите ли вы сказать…
Студень кивнул:
— С медицинской точки зрения ответом могло быть — отравление.
— Та-ак…
— А при тяжелом отравлении алкоголем, если не будет оказана медицинская помощь, может наступить смерть от паралича сердца.
— Но ведь не было же алкоголя в крови? — уточнил Турецкий то, что ему и так уже было известно.
