В карманах у парня не было ничего интересного. У него вообще в карманах ничего не было, если не считать студенческого билета.
Все это показалось Турецкому странным. Дурацкое нападение, быстрая дурацкая развязка. И ведь ребята впечатления хиляков никак не производили. Ну да ладно, все хорошо, что хорошо кончается. В конце концов, он же даму провожал и вольно-невольно произвел на нее впечатление. Получается, вечер удался во всех отношениях.
— Может, вызвать милицию? — сказала Нина.
— Еще чего. Пусть проваливают, а то еще попадут в лапы каким-нибудь отморозкам в погонах, их в ментовке так отделают… Да и нам это ни к чему — протокол и прочая мутотень.
— А они сами разве не отморозки? — поежилась Нина.
— Мы добрые, — прохрипел тот, которому пережали артерию. Оказывается, он уже оклемался. — Ну ошиблись, с кем не бывает… Следующий раз выберем жертву попроще… — И проворно отполз от замахнувшегося Турецкого.
— Оставь его, — сказала Нина.
Они зашли в подъезд.
— Ну-ка покажи мне лицо, — попросила она.
— Что там смотреть. Несерьезная какая-то драка, — мужественно отказался Турецкий.
— Хорошенькое дело, — сказала Нина, вытирая кровь ему с лица. — А тебе нужно было, чтобы они тебе череп раскроили?
— Ну все-таки, — со сдержанным достоинством сказал Турецкий.
— Что, проводил женщину домой? — поинтересовалась Нина.
— Проводил, — печально кивнул Турецкий.
Она притянула его за лацканы пиджака:
— А теперь пошли ко мне.,
Глава восьмая
Мыслей не было никаких. В голове была звенящая пустота. В теле — сплошная непрекращающаяся эйфория. И так много часов подряд. На рассвете, когда они наконец отлепились друг от друга и Нина принялась расправлять простыни, Турецкий закурил первую за ночь сигарету и сказал:
— Велики шансы, что я снова захочу есть.
— Что-нибудь придумаем…
И действительно все придумалось. Как-то сами собой появились горячие бутерброды с ветчиной и сыром, оливки, шпинат и сиреневые азербайджанские помидоры. А еще обжигающе холодная минеральная вода и чуть приторное молдавское вино.
Турецкий будто выпал из времени. Заботы вчерашнего дня не решились сами собой, они просто на время перестали существовать, но каким-то счастливым образом о них удавалось даже не вспоминать. Такого с ним давно не было: как правило, нерешенные рабочие проблемы не отпускали Турецкого даже во сне.
— Что это ты со мной сделала? — спросил он.
— А что? — Она взяла у него сигарету, затянулась пару раз и вернула.
— Все хотел спросить. У тебя есть семья?
— Очень уместный вопрос в постели, — заметила Нина.
— Не хочешь — не отвечай.
— Брось, Саша, ну какая у меня может быть семья? — сказала она с мягкой иронией. — Я человечество спасаю, мне не до семьи.
— А я? — сказал Турецкий с деланной обидой. — Я тоже спасаю.
— Ты птица другого полета, — согласилась Нина, снова забрала у него сигарету, но не для того, чтобы курить — просто заткнула ему разбитый рот поцелуем.
Турецкому вспомнился Валентин Стасов. Почему он так и не пришел на встречу в метро, хотя сам настаивал на ней? Что с ним?
Александр Борисович подумал, что грех не воспользоваться знакомством с Ниной, и рассказал ей про Стасова, не называя фамилии и отдельных конкретных деталей. В частности, описал сцену, когда Стасов увел его в метро из-под обвалившегося в следующий миг указателя.
— А что происходило до и после этого? — заинтересовалась Нина.
Турецкий рассказал и это, не особенно рассчитывая на успех. Но поделиться с кем-то проблемой — уже отчасти уменьшить головную боль.
— Вообще-то объяснение этому есть, — сказала Нина после пятиминутного раздумья.
— Ну-ка, ну-ка? — удивился Турецкий.
— Возможна такая техника внушения, при которой он замедлял твои реакции.
— Ничего не понял, объясни.
— Я думаю, его воздействие на тебя выливалось в следующий результат: твое восприятие действительности и твои телодвижения поменялись местами.
Турецкий озадаченно почесал затылок.
— То есть как это? Руки опережали мозги?
Нина улыбнулась:
— Скорее, ноги. Осознание того, что только что происходило, появлялось у тебя с небольшим опозданием, понимаешь?
Турецкий с удивлением смотрел на нее.
— Значит, если я правильно тебя понял… Он видел, что мне грозит опасность, морочил мне голову, уводил с этого рискованного места, и только потом до меня все доходило? То есть я сперва оказывался в безопасности, но еще этого не знал и лишь видел, что по потолку идет трещина? А она уже была раньше? Так, что ли?
— Примерно так, — кивнула Нина.
— Послушай, но разве такое вообще возможно? Придумать-то можно любую теорию, но как осуществить это на практике?! Ты пойми, я же это не в кино видел! Это со мной происходило, понимаешь, со мной! И ничего перепутать я не мог и забыть не мог, это все было совсем недавно.
— Это возможно, — подтвердила Нина. — Я понимаю твое изумление и даже неверие. Но это действительно возможно, и я до этого не сейчас додумалась. Правда, раньше я считала, что это возможно при длительном контакте специалиста, назовем его условно манипулятором, и пациента, или, скажем циничней, его клиента. Когда манипулятор хорошо изучил клиента, знает его органику, его слабые и сильные стороны, то он, грубо говоря, знает, на какие кнопки давить, чтобы добиться такого эффекта. Но этот человек, о которым ты мне рассказываешь, он, конечно, выпрыгивает за рамки манипулятора и…
Турецкий остановил Нину движением руки.
— Видишь ли, мы о нем почти ничего не знаем. Но по некоторым его действиям — еще до нашей встречи в метро — уже можно было предположить, что он умеет получать информацию о чем угодно. Так что он мог что-то необходимое обо мне выяснить.
— Он что, какой-то спецагент?
— Да черт его знает!
— Саша… — начала было Нина и замолчала.
— Что?
— Нет, ничего, я передумала.
— Что значит — ты передумала?
— Я передумала, значит, я не хочу говорить, — терпеливо объяснила она.
— Так не годится, сказала «а», говори «б»!
— Вообще-то я не у тебя на допросе. — Она смотрела на него по-прежнему улыбаясь, даже нежно, но с некоторой долей удивления.
— Ты разве не понимаешь, как это все для меня важно? — Турецкий начал злиться. — Если ты мне хоть чем-то можешь помочь, ты должна это сделать!
