И сейчас один из этих двух телефонов звонил.
Начальник Федеральной службы держался с подчиненными демократично. Например, он нередко отпускал секретаршу за час до конца рабочего дня, потому что знал, что ей нужно забирать ребенка из детского сада. Не то чтобы он любил сам отвечать на телефонные звонки — в это время он любил подводить итоги рабочего дня, и делать ему это больше всего нравилось в ничем не нарушаемом одиночестве.
Клементьев был еще сравнительно молодой мужчина — в прошлом месяце ему исполнилось сорок восемь, по утрам он пробегал пять километров, а вечером — столько же проплывал и к этому времени почти не уставал, какие бы нагрузки за день ни выпадали. Голова работала превосходно. Он анализировал прошедшие за день события, планировал ближайшие административные шаги, прочие фактические мероприятия. Клементьева в министерстве уважали. Всех своих сотрудников министерства он знал по имени-отчеству. Это, конечно, был старый испытанный способ, да только не каждому под силу запомнить, как, например, зовут уборщицу или лифтера.
День заканчивался вполне благополучно — никаких эксцессов, ничего экстраординарною… А пока что его ждала прохладная голубая дорожка бассейна «Олимпийский», также подчеркивавшая демократизм Клементьева — он плавал там среди простых смертных. Правда, справа, чуть сзади, и слева, немного спереди, неизменно плыли телохранители, но такова уж его доля, ничего не поделаешь…
Начальник Федеральной службы смотрел на два телефона и затруднялся определить, какой именно звонит. Звонить могли оба, но, скорей всего, это был тот, что «рангом пониже», то есть не из Кремля и не из Белого дома. И чтобы убедиться в этом он взял трубку — ту, что попроще, ожидая услышать голос какого-нибудь подчиненного или коллеги.
Но в трубке были гудки, а телефон между тем продолжал звонить. Значит, все-таки звонили из правительства или аппарата Самого. За те доли секунды, что его рука тянулась к трубке, а потом прислоняла ее к уху, Клементьев успел перебрать многочисленные варианты, кому и зачем он мог понадобиться.
Но и эта трубка не желала разговаривать, а звонки между тем продолжались.
Что за черт?!
И тут только до него дошло, что звонит его собственный мобильный телефон, по которому он доступен лишь для семьи и близких друзей. Звонки были похожи. Клементьев вытер пот со лба. Ф-ух, заработался, ничего не скажешь. Скорее надо до бассейна добраться. Он мельком глянул на дисплей — номер не определялся. Что ж, бывает.
— Слушаю, — сказал начальник Федеральной службы.
— Але, это прачечная? — ответил приятный мужской голос.
Клементьев вспомнил старый советский еще анекдот, начинавшийся такими же словами, и невольно засмеялся. Потом вспомнил, что ему не слишком это приличествует, и, не опознав голоса, сказал:
— Вы ошиблись.
Вот как просто все объяснялось. А он гадал: президент, премьер… Смешно, право.
— Боюсь, что нет, Николай Александрович, — сказала трубка. — Это вы кое в чем заблуждаетесь.
Клементьев не стал класть трубку. Во-первых, аноним знал его по имени, во-вторых, голос у него был уж больно властный. В том, что на него подействовал тон собеседника, он не стал себе признаваться и потому сосредоточился на том, откуда звонивший знает его имя, если он действительно не туда попал? Значит, все не так, значит, он звонил туда, куда и собирался?
— Откуда у вас этот телефон? — спросил подчеркнуто спокойно.
— Нашел в телефонной книге, — издевательски хохотнул собеседник. — Не обращайте внимания на такие мелочи. Я хочу вас кое о чем предупредить. В вашем ведомстве опасная ситуация. У вас там — опасный человек. Его надо нейтрализовать, пока не случилась беда.
— Откуда у вас такие сведения и кто вы такой?
Против ожидания, трубка ответила:
— Я думал, вы спросите, как зовут его… Ну что ж. Валентин Стасов, к вашим услугам. Эти сведения я получил, читая газеты. Очень жаль, что вы к подобному не способны…
— Подождите!
Но на этом разговор закончился.
— Черт знает что такое, — растерянно произнес Клементьев.
На протяжении последней недели Турецкому сопутствовало неважное настроение. Если бы еще причиной были семейные неурядицы, это все-таки дело привычное, и тут давно уже выработался определенный навык — как справиться с проблемами, чтобы и волки были целы, и овцы сыты. Но в семье, слава богу, царило спокойствие, как на подводной лодке на второй день отплытия, когда и начальство осталось позади, и неприятеля еще не видать. Чувствовал он себя, правда, далеко не блестяще, все-таки не призывной возраст, хотя спортивную форму старался поддерживать, захаживал в тренажерный зал, не упускал случая поиграть с друзьями в футбол или провести выходные в подмосковном лесу. Иначе можно было бы раньше срока концы отдать с такой работой, где что ни день, так новые удары по психике, а значит, и по «физике»…
Откинувшись на спинку стула и демонстрируя полную сосредоточенность на вечернем совещании у генерального прокурора, Турецкий думал о том, что жизнь устроена, может, и неплохо, но совершенно несправедливо. Вот, например. Ведь он же классическая сова. Засыпает всегда поздно, как бы рано ни лег, просыпается всегда с большим трудом, сколько бы ни спал. Или вообще не засыпает. Ему бы стать писателем. Ну ночным сторожем, хотя бы. Что, кстати, совершенно не исключает возможности быть писателем. А он чем занимается? Насилует себя каждый божий день, вставая в семь, а то и в шесть утра. И так уже много лет. А ведь это неправильно. Что бы там ни говорил барон Мюнхаузен в фильме Захарова, не стоит планировать подвиг на шесть часов утра. Лучше бы разобраться, какие виды деятельности приводят конкретно взятого индивидуума в наиболее активное состояние. Турецкий думал, что, наверно, главной ловушкой для сов становится то, что планируют они (он! он!) свой следующий рабочий день с вечера, когда у них (у него! у него!) творческий подъем, кураж и абсолютная готовность перевернуть мир в соответствии со своими замыслами. Но вот ведь ерунда какая: на следующее утро, когда наступает момент для реализации этих планов, не то что делать ничего не хочется — кажется, что жить не стоит…
И тут генеральный сказал:
— А вас, Александр Борисович, я попрошу лично заняться делом Стасова.
Значит, наступил конец совещания, сообразил Турецкий.
— Выясните, — продолжал генеральный, — что это за тип и что кроется за его хулиганством, в самом деле! Черт его знает, может, и что-то стоящее, а? Я, конечно, в это не слишком верю, но… Мне уже из смежных ведомств звонили, он и их достал. Позвонил вчера начальнику Федеральной службы Минюста. Сказал, что тот взял на работу не того человека, ну как вам это нравится?
Члены коллегии похихикали.
— В общем, пора это прекратить. Выведите мерзавца на чистую воду. Докладывайте, как всегда, лично Константину Дмитриевичу. Если что-то экстраординарное — мне. От остальных текущих дел пока можете быть свободны.
