— А я и слышала!
В некоторых отношениях Нинка уже действительно выглядела по-взрослому. Кроме того, она работала, точнее, подрабатывала — в «Макдоналдсе». Училась действительно весьма достойно. Разумеется, отец в дочери души не чаял, но, как ему казалось, умел относиться к ней объективно. А вот с точки зрения матери, далеко не все было в порядке. Дочь стремительно росла — во всех отношениях, и принимать за данность то, что сегодня она уже не то милое безобидное существо, каким была еще только вчера, Ирине Генриховне удавалось не всегда. Кроме того, она считала, что все пошло наперекосяк с того момента, как Нинка забросила музыку.
Случилось это два года назад. Сначала она переключилась с фортепиано на флейту. Потом, о ужас, с полгода поиграла в школьной рок-группе на ударных инструментах, а потом и вовсе послала все к черту. Турецкий лишь пожал плечами, но Ирина Генриховна была вне себя. Она считала, что гармоническое образование ребенка непоправимо нарушено, и переубедить ее было невозможно. Отец и дочь быстро это поняли и смирились — оставалось лишь терпеливо ждать, пока Нинка не вырастет и не станет нобелевским лауреатом за что-нибудь сверхъестественное. Например, за мир во всем мире.
— Ладно, девочки, — примирительно сказал Турецкий. — Может, наконец объясните мне, из-за чего сыр-бор?
— Посмотри на ее руку, — буркнула жена.
Но Турецкий сперва вопросительно глянул на жену.
— Посмотри-посмотри. Сам все поймешь.
— Ладно…
Но Нинка (она была в футболке) тут же убрала руки за спину.
— Ну? — сказал отец. — Я жду.
Дочь нехотя вернула руки из-за спины. Правая рука в районе локтя была забинтована.
Улыбка сползла с родительского лица. Турецкий почувствовал, как пересохло горло. Ирина права, дело было дрянь.
— Так, — сказал он в наступившей тишине. — Так. — Второе «так» звучало особенно зловеще, но Нинка не испугалась и не втянула голову в плечи: она хорошо знала, кто тут на самом деле ее главный защитник. Нинка подошла и взяла недопитый отцовский кофе.
— Не смей на ночь кофе пить, — сказала мать. — Хотя, — она махнула рукой, — конечно, кофе — это совсем безобидно по сравнению…
— Сейчас, дорогие родители, такое время, — с вызовом сказала Нинка. — Современнее надо быть! Если вы мне действительно желаете самого лучшего, как все время об этом твердите, то должны понять, что ничего ужасного не случилось. Просто мне жить теперь будет веселее, да и вообще…
Тут Ирина Генриховна издала какой-то гортанный крик и вскочила, роняя табурет.
Военные действия Турецкому надоели. Он вспомнил, что существует классический рецепт покончить с проигранной войной. Надо объявить ее выигранной и быстренько вывести свои войска.
— Брэк, — сказал Турецкий, вставая между женой и дочерью. — Хватит воевать. — Он увел дочь назад в комнату и запер дверь — теперь уже снаружи.
— Папа, ты что?! — возмутилась Нинка.
— Сиди там и помалкивай, — порекомендовал отец и вернулся на кухню.
На кухне жена сидела за столом и тяжело дышала, подперев подбородок руками. Во взгляде ее было отчаяние.
— Она же так хорошо учится… Всегда же все было нормально… Ну как же так, Саша, а?! Она посмотрела на мужа. — Что же нам делать?
Турецкий вздохнул:
— Как говорил Мао Цзэдун, сколько книжек ни читай — императором не станешь.
— Да при чем тут Мао Цзэдун?!
— Я имею в виду, что есть вещи, на которые вообще никто повлиять не в силах. Я слышал, что в принципе родительское воспитание престает быть действенным после трех лет. И если мы в первые три года чего-то там в нее не заложили…
— Что за бред?! — снова взорвалась Ирина Генриховна. — Что ты несешь? По-твоему, выходит, мы двухгодовалому ребенку должны были объяснять, что наркотики — это плохо, да?! А мы, значит, этого не сделали и упустили время, да? А что мы еще ей тогда забыли рассказать? Про противозачаточные средства? Или, может, все десять заповедей?
— Успокойся, пожалуйста, и не надо кричать. Мне этого на работе хватает.
— Кто кричит? — завопила Ирина Генриховна. — Я кричу? Ты просто не слышал, как кричат! Хочешь, я тебе продемонстрирую, как кричат?!
— Хватит, — рявкнул Турецкий.
И на жену это произвело магическое действие, она сразу вся как бы сдулась. Вот что значит сказать нужное слово нужным тоном в нужном месте, удовлетворенно подумал Турецкий, но туг же устыдился этих мыслей: думать сейчас, конечно, следовало о дочери.
— Что она сама тебе говорила?
— Ничего! Я вообще не сразу заметила — она в джинсовой куртке была. Увидела, говорю: что с рукой, Нинка? Она покраснела как рак и сразу давай хамить: «Это мое дело!» Представляешь?! Ее дело! Ее дело!!! Вот соплячка, а?! Больше вообще нормально поговорить не удалось. Сплошной ор…
— Могу себе представить, — пробормотал Турецкий.
— А там и ты пришел.
— Ясно. Ты не знаешь, чем она колется? Винт? Героин, не дай бог?
Жена покачала головой:
— Видимо, это первый раз. Я бы заметила…
— Будем надеяться. Наверно, надо искать врача, — сказал Турецкий. — И главное — хорошего детского психолога. В принципе у меня есть кое-кто на примете.
И я знаю, с кем посоветоваться. У нашего генерального родились двойняшки, он по этому поводу совершенно рехнулся и окружил семейство первоклассными медиками. Да это вообще не вопрос! Найдем мы докторов. И сделаем все, что нужно. Меня другое беспокоит. Ты видишь, как легко она к этому относится?
Жена кивнула, смахивая слезы с ресниц.
— Это же просто какое-то нарушение психики. Она что, не понимает, к чему это может привести? Конечно, — Турецкий закурил и заходил по кухне, — Нинка растет в такой благополучной среде, она никогда еще не сталкивалась с последствиями — не видела людей, которые превратились в руины… Думает, дуреха, что это игрушки. Но все равно не знать, не слышать об этом она не могла.
Ирина Генриховна взяла у мужа сигарету и глубоко затянулась. Турецкий посмотрел на нее, но ничего не сказал. Жена давно бросила, а совсем недавно, вместе с дочерью кстати, потратила немало усилий, чтобы заставить и его отказаться от вредной привычки. Ничего, разумеется, не вышло. Турецкий вспомнил, сколько энтузиазма проявила тогда Нинка. Заботилась. Выискивала хитрые рецепты… Эх, Нинка, Нинка… Видно, не может все всегда быть хорошо. Пришло время и для отцовской печали.
Турецкий тяжело вздохнул, забрал у жены сигарету, сделал последнюю затяжку и потушил.
— Для начала надо все-таки с ней поговорить и успокоить ее.
— Кажется, мы побольше разволновались.
— Уверяю тебя, она тоже напугана. По крайней мере, твоими криками.
